Искусный инвестор. Управляйте своими инвестициями профессионально
Шрифт:
Я ожидаю, что через несколько месяцев фондовый рынок резко повысится по сравнению с нынешним уровнем.
Что такое «мыльный пузырь»?
Когда комментаторы говорят о безумии фондового рынка, они имеют в виду коллективный приступ нерационального поведения. Одно из таких проявлений – «пузырь», т. е. вздутие цен, являющееся предвестником драматического взрыва. В английском языке такие выражения означают нечто противоречащее здравому смыслу. Здравый смысл предполагает, что индивидуумы взвешивают все факты, чтобы
131
Dean LeBaron, Romesh Vaitilingam, Marilyn Pitchford. The Ultimate Book of Investment Quotations. Dover, NH: Capstone, 1999, p. 222.
132
John Carswell. The South Sea Bubble. London: Cresset Press, 1960, p. 161, quoted in Charles Kindleberger. Manias, Panics and Crashes: A History of Financial Crisis, 3rd edn. London: Macmillan Press, 1996, p. 24.
Когда комментаторы говорят о безумии фондового рынка, они имеют в виду коллективный приступ нерационального поведения.
Спекуляция нередко развивается в два этапа, каждый из которых зависит от другого. Сначала бывает этап вполне разумного инвестирования в определенную идею. Так, в 30-е гг. XIX в. расчетливые ланкаширские бизнесмены и капиталисты-квакеры поддержали конкретные проекты строительства железных дорог, которые должны были связать их заводы с их рынками.
На втором этапе, в 40-е гг. XIX в., профессиональные основатели компаний занялись разработкой схем и спекуляций, призванных удовлетворить спрос со стороны вдов и священников, тоже пожелавших сделать ставку на новую железнодорожную технологию. Затем наступает поворотный момент. К 1845 г. «пузырь» уже лопается. Некоторое время спустя первоначальные чисто спекулятивные предприятия породили компании, выплачивающие солидные дивиденды, которые к 70-м гг. были скуплены пионерами инвестиционного дела, такими как лорд Оверстоун. Инвестиции в железные дороги стали основными в портфеле состоятельных людей и более предпочтительными, чем вложения в землю.
В Японии в 1990 г. поворотный момент наступил с повышением процентных ставок, из-за которого лопнул «пузырь» спекуляции землей и спекуляции на фондовом рынке. В 1929 г. были такие спекулянты-«медведи», как Джозеф Кеннеди и Бернард Барух. Они занялись короткой продажей акций, которыми не владели, уверяя, что смогут выполнить свои обязательства в день платежа, купив падающие акции по более низкому курсу. В 1720 г. Томас Гай в апреле-июне спокойно обратил в наличные акции South Sea Company на 54 тыс. ф. ст., торгуя пакетами сразу по 1000 ф. ст. Часть своего огромного состояния он потратил на содержание больницы Guys Hospital в Лондоне.
Тюльпаномания
В начале XVI в. в особняках и дворцах голландской аристократии стали появляться луковицы тюльпанов, привезенные из Константинополя. Особенно охотились за редкими луковицами, пораженными мозаичным вирусом, из которых вырастали цветы с перьевидными лепестками. Культивировать их было особенно трудно. Богачи Голландии и Германии начали специально посылать в Константинополь за луковицами, «и наконец стало считаться дурным тоном, если у состоятельного человека не было их коллекции» [133] .
133
Mackay, 3.1. См. Charles Mackay. Memoirs of Extraordinary Popular Delusions and the Madness of Crowds. Office of the National Illustrated Library, London, 1852, 3.1.
С развитием экономики и культуры Голландии в начале XVII в. здесь возникли бумы, связанные с проектами осушения, акциями Dutch East India Company, каналами и торговлей. Мода на тюльпаны распространилась на средние слои населения, владельцев магазинов и содержателей гостиниц. К 1636 г. интерес к обычным луковицам упал, высокие цены сохранились только на редкие разновидности. В 1625 г. редкая луковица тюльпана Semper Augustus была продана за 2 тыс. флоринов, что эквивалентно 16 тыс. дол. [134] Однако к 1634 г., по словам викторианского историка Чарлза Маккея, «желание голландцев обладать ими [тюльпанами] было так велико, что обыкновенная промышленность страны пребывала в полном небрежении» [135] . В 1635 г. тюльпаны стали продавать на вес, как бриллианты. Луковица Semper Augustus к этому времени стоила, согласно Маккею, 5500 флоринов.
134
Peter Garber. Second thoughts about Tulipmania // The Journal of Economic Perspectives, 1990, 4, p. 35–54. Reprinted in Charles Ellis, James Vertin. The Investor’s Anthology. New York: Wiley, 1997.
135
Mackay, 3, 3.
«…Стало считаться дурным тоном, если у состоятельного человека не было их коллекции».
В сентябре 1636 г. цены на тюльпаны, представленные осенью в прошлые годы, резко пошли вверх. Спрос на редкие экземпляры так вырос, что рынки были организованы на фондовых биржах Амстердама, Роттердама, Харлема, Лейдена и других городов. Осенью луковицы проверить нельзя, так как они уже посажены, чтобы дать цветок следующей весной, поэтому не было никаких безусловных фактов, которые могли бы помешать спекуляции. Маккей дает яркое описание тому, что последовало дальше:
Биржевые маклеры, всегда готовые к новой спекуляции, торговали по большей части тюльпанами, пуская в ход все средства, которые они так хорошо умели использовать, чтобы вызвать колебание цен. Поначалу, как при любом подобном безумии, доверие было на высоте, и каждый выигрывал. Тюльпановые маклеры спекулировали на поставках тюльпанов и получали огромную прибыль, покупая, когда цены падали, и продавая, когда они поднимались. Многие люди внезапно разбогатели [136] .
136
Mackay, 3, 7.
Видя, что богатые погрязли в спекуляции, бедные не устояли против искушения последовать их примеру. В ноябре 1636 г. для тех, кто не имел капитала и мог себе позволить лишь небольшие траты, был создан фьючерсный рынок луковиц тюльпанов. Например, фунт луковиц «Белая корона» можно было приобрести в следующем июне, внеся сегодня деньги, равные стоимости четырех коров. Платить можно было также землей, домами, мебелью, одеждой или продуктами. В связи с этим обычными луковицами смогли спекулировать и простые люди. Некоторые разновидности тюльпанов выросли в цене чуть ли не в 25 раз.
В феврале 1637 г. цены на тюльпаны на фондовых биржах неожиданно обрушились.
В феврале 1637 г. цены на тюльпаны на фондовых биржах неожиданно обрушились. В Харлеме луковицы тюльпанов невозможно было продать ни по какой цене. В других местах за них не давали и десятую часть от их стоимости на пике бума. Цена на тюльпаны Semper Augustines упала до 300 флоринов, и через пару лет за самые дорогие луковицы давали лишь 1 % от их пиковой цены.