Испанский сон
Шрифт:
Она сняла с себя часть одежд и присела на койку.
— Ну, — подбодрил он.
— Я только хотела тебе сказать…
— Что еще? — злобно процедил он сквозь зубы. — Опять что-то придумала?
— Нет… ничего такого… просто я…
— Ну?..
— Дело в том, что я девочка, — выпалила она.
Он изумленно уставился на нее.
— Ты понял, что я сказала?
Он слегка заулыбался.
— Понимаешь, у меня с этим проблемы. Тебе может не понравиться… Давай лучше в попку, а?
Он подозрительно прищурился.
— Трипперок небось… или еще чего?
— Да нет же, — досадливо мотанула она головой, — если бы это, разве бы я… Говорю тебе, просто девочка.
Он разулыбался до ушей. И захохотал.
—
— Представь себе, — сказала она тихо.
— О-хо-хо-хо… Знаем мы таких девочек…
— А если правда? — спросила она.
Он перестал хохотать, пододвинулся, наклонился, положил руку ей на плечо, приблизил к ее лицу свою продувную, шкодливую рожу и, осклабившись, окутав ее облаком перегара, издевательски переспросил:
— Да? Правда? А даже если так… чего тебе дороже — целка или папаня?
Она опустила голову.
— Хорошо… Твое право, я не отказываюсь… Просто, говорю, тебе может не понравиться… Может, все-таки в попку, а?
Он презрительно фыркнул.
— Чтобы ты меня своим говном извозюкала?
— Понимаешь, я могу помешать тебе… непроизвольно… Я как тебе лучше хочу…
— Ха, — сказал он гордо, — и не таких объезжали.
Она предусмотрела такой вариант, что Этот может не поверить ей или не захотеть, как она предлагает. Специально для этого она составила маленький частный план — как отдаться ему, чтоб повернее. Когда его змей начнет терзать Царевну, она должна потерять сознание. Она знала, что так могут йоги, например. Правда, она не была йогом и так уж запросто она бы этого не смогла, но она знала, что даже самые обычные люди в критических обстоятельствах проявляют настоящие чудеса, делаются теми же йогами ненадолго; значит, обстоятельства должны быть критическими, тогда удастся и ей. Она очень надеялась, что дикое, парадоксальное сочетание двух близостей — Цели и змея Этого — будет обстоятельством достаточно необычным, чтобы ее сознание подчинилось само себе и на какое-то время исчезло из реальности. В тот же момент тело ее рефлекторно расслабится; змей беспрепятственно войдет, и искалечит Царевну, и изгадит ее — ты же выдержишь, милая? ты же понимаешь, для чего это… прости… прости! — но условие будет выполнено: она согласилась отдаться Этому — и отдалась… он взял ее? взял… а требовать, чтобы она при этом не вырубилась — это уже слишком. Предупреждала же, в конце концов.
Возможен был и еще один, более благоприятный вариант. Когда она потеряет сознание, Этот может испугаться, а то и пожалеть ее; может просто не захотеть трахать бессознательное тело; в общем, он на время может забыть о змее и постараться привести ее в чувство. Если так — а она сразу поймет, что случилось, ведь Царевна не будет болеть! — то можно разойтись вообще по-хорошему. Она тихонько скажет ему: «Видишь… я тебе говорила… ну не могу, извини…» — а он в ответ, конечно, обматерит ее и пригрозит не выполнить договоренное, а она тогда скажет совсем уж тихо, покорно, с робкой надеждой: «Ну, может, все-таки в зад? Я же не виновата… хочу, чтобы ты был доволен… чтоб кончил…» — и, если этот номер пройдет, будет считаться, что он овладел ею; план будет выполнен, Цель будет достигнута, и все будет хорошо-хорошо.
И сейчас, раздеваясь, она очень надеялась, что хотя бы один из ее вариантов сработает. Он не дождался конца ее раздевания. Спустил свои брюки, расстегнул кальсоны, белые, как у больных… ближе подступил… грубо стащил с нее колготки вместе с трусами… Она развела ноги в стороны и закрыла глаза. Он навалился на нее, смрадно дохнул, и один только запах, еще до всякого действия, моментально перенес ее под забор.
— Пожалуйста, — жалобно попросила она, — дыши в сторону, а? Пожалуйста!
Он согласился; он уже не мог выговаривать слов — просто кивнул головой, и действительно отворотил перекошенную похотью
Для него это было просто позорное и непонятное событие, случившееся с ним — у нее не было оснований не верить ему — впервые в жизни, а поэтому еще более позорное и непонятное. Собственно, он не имел оснований ее упрекать — сознавая это против своего желания, он должен был злиться еще больше, мог запросто избить ее и во всяком случае отказаться от дела, о котором договорились. Она собрала все свои душевные силы, чтобы попытаться сохранить с ним контакт.
Она погладила его Царя, мимоходом отметив про себя, что Он выглядит симпатичнее, чем Его обладатель… Этот дернулся, скривился, отвел ее руку в сторону.
— Не трогай.
— Глупенький, — сказала она со всей возможной нежностью. — Ты же медик, должен понимать… Неужели ты думаешь, что есть хоть один мужик, с которым никогда такого не приключалось?
— Со мной — нет.
Она не знала, что сказать. Скажет: «Ничего страшного… все будет нормально» — он поймет это как обещание пытаться снова… в другой раз… и снова будет конфуз… в конце концов, они поругаются, и Отец останется здесь, и ей все придется начинать заново, и вдобавок будет человек, знающий ее план. Скажет: «Давай по-другому попробуем», как в одном из ее просчитанных вариантов — а он не захочет, змея-то нет… и опять все та же напряженность… неопределенность… Нужно не говорить, догадалась она. Сейчас он растерян; нужно взять инициативу в свои руки… приручить его… вызвать змея… как это легко и знакомо!
Она снова потянулась к Царю.
— Сказал, не трогай, — буркнул он угрожающе.
— Но я хочу…
Слов не было. Слова означали проигрыш. Этот смотрел на нее со страхом и отвращением, как на змею. Как же быть? Ведь она упускает время, инициативу.
Она решилась идти на прорыв.
— …пососать. Я минетчица. Потому и целка…
Он, казалось, только этого и ждал. Провалился ее прорыв — она лишь дала ему моральную опору. Знала же, что слова — проигрыш… Дура. Невыдержанная дура.
— Минетчица?.. — рявкнул он. — Сука! Чего сразу не сказала, твою мать?
— Постыдилась… да и ты условие поставил…
— Постыдилась! Сука!
Он вскочил на ноги, натянул штаны с кальсонами. Размахнулся и ударил ее по лицу. Она упала на кровать лицом вниз и почувствовала, как кровь вытекает из ее носа и как ткань наволочки втягивает ее своими мягкими волокнами… засасывает ее кровь… жадно сосет, сосет…
Этот бушевал.
— Дрянь… хуесоска… Ишь чего захотела… Чтоб я пососать тебе дал, захотела? А не подавилась бы?
Он схватил ее за волосы, поднял, посмотрел ей в глаза.
— В рот захотела? А может, откусить захотела?
Он опять врезал ей по лицу, и сразу еще раз, продолжая держать за волосы. Не нужно защищаться, мелькнуло в голове; теперь ясно, что он просто псих… все здесь становятся психами… лишь бы не повредил что-нибудь серьезное, глаз например… Скоро его истерика пройдет. Может быть, это еще можно поправить… Она заплакала — вполне искренне, просто потому, что было больно. И противно, и глупо, и обидно.