Испанский сон
Шрифт:
И — какой конфуз, какое разочарование! Васин член, кумир моего детства, буквально болтался у меня во влагалище, так напитанном соками, так страстно ждущем его! Отчаяние мое было огромным. Желая удержать уже, наверно, не его самого, а лишь светлый образ любимого мальчика, я что было сил прижала его к себе; я разодрала ногтями его спину в тайной надежде, что острое ощущение заставит его член увеличиться от приступа гнева или боли… возможно, ты слышала, что такое бывает! — но у нас все случилось наоборот. Его член попросту улизнул из моего лона. Меня обуял нестерпимый стыд за мою жестокую, варварскую проделку, и я — у которой только-только зажили повреждения, учиненные беснующимся бандитом — возжелала, чтобы мой милый Васек хотя бы побил меня, может быть, хоть таким способом получив суррогат удовольствия, не достигнутого по-простому. И опять случилось
Не встречались, однако, вовсе не потому, что я побоялась бы явиться к нему снова. Дело в том, что мой следующий партнер — на беду, очередной проверяющий — столкнулся с той же проблемой, что и недавний бандит. И мне стало ясно, что Вася очень плохой врач и по справедливости должен от этого пострадать, а потому я ничего ему не сказала. И еще стало ясно, что пришла мне пора покидать не только ресторан, но и трест; а коли так, то почему бы мне самой не заняться тем же, что и Вася, только более профессионально. Клиентуры, с моими-то связями, я имела бы хоть отбавляй.
Видишь, каково мне пришлось? Это и называется жизненный опыт. Училась я, правда, так себе — нужно же было деньги зарабатывать… Используя комсомольское прошлое, организовала кооператив. Впрочем, история моего бизнеса — это отдельная тема… Как ты понимаешь, ничего не вышло, иначе хрен бы я работала медсестрой…
— Старшей медсестрой, — мягко поправила Марина, акцентируя слово «старшей» и тем самым как бы морально поддерживая Ольгу, у которой к концу рассказа явно испортилось настроение.
— Старшей, — согласилась Ольга. — Сказать как?
— Обычным способом, да?
Они понимающе посмеялись.
— Чувствую, — сказала Ольга, с симпатией глядя на Марину, — не зря я с тобой поделилась. Мы одного поля ягоды… Будем подругами, нет — в любом случае, держись меня, не прогадаешь. У тебя есть проблемы?
— Как сказать, — пожала плечами Марина. — Больших вроде нет… а мелких полным-полно…
— Не люблю больших проблем, — поморщилась Ольга. — Да и лезть в них — последнее дело… А с мелкими я тебе помогу. Говорю, держись меня, и все будет в порядке.
— Договорились, — сказала Марина. — Ты пьешь?
— Обижаешь. С моим-то опытом…
— Тогда нужно отметить.
— Давай…
Работа, в соответствии с инструкцией, началась.
Отец-человек ушел, забылся; Отец-бог — то есть, единственный оставшийся и потому истинный Отец Вседержитель — возвышался над всем и властно командовал намерениями, событиями и путями.
Господин!.. Новое слово волновало ее, будоражило ее чувство и воображение, превращаясь из бессмысленного, выспреннего набора звуков в понятие, в очередную желанную цель. Оно выросло изнутри, как зуб мудрости. Царь, не возвращающийся вослед за уползающим змеем, но победно изгоняющий оного — так Он сказал. И ничего больше. Остальное — искать, распознать, увериться — ей предстояло самой.
Она занялась рассуждением. Если Царь должен изгнать змея, то змей, для начала, должен быть в наличии как таковой — иначе кого изгонять-то? Ей было жаль огромного множества окружавших ее бессильных мужчин; исцеляйтесь, думала она, оживляйте змеев своих, но прежде того я не могу иметь с вами дела. Однако наличие змея было лишь первым условием. Самым важным — собственно, определяющим — были отношения Царя со змеем. Независимо от того, кто их носитель — жеребец в соку, типа Корнея или медбрата Васи, или обремененный детьми и комплексами интеллигент, или просто какой-нибудь старый козел с дряхлым змеем на протезе-эректоре — независимо от всего этого, составлявшего ложную сущность, она смогла выделить не больше чем три различных модели естественного его поведения, не вдохновленного ни ею, ни иным внешним воздействием, всего три различных поведенческих типа:
змей придет и удалится
змей придет, зверем получит свое — но не уползет, а останется; уж не важно, опять ли предстанет зверем, или удалится сам по себе с течением времени (внешние обстоятельства решат это); и Царь, опять-таки, водворится не более чем на свободное место;
и, наконец,
змей придет, зверем получит свое… и — в довольствии или нет — будет вытеснен Царем сильным, снизошедшим до слабостей тела и уступившим место Свое, но лишь на недолгое, определенное Им же Самим время.
Только третий сценарий и определял Господина; но теперь надлежало перейти от теории к жизни. Как найти, как не ошибиться? Где гарантия, что она не свяжется с очередным Корнеем, не изведет себя и его заодно, не потратит впустую массу своих и чужих сил, времени, денег? Она могла бы в известной степени рассчитывать на свою интуицию, но вернейшим казалось пройти некий исследовательский и даже практический курс в той среде, где это было легко и ни для кого не могло повлечь за собой особых последствий. Естественной и идеальной такой средой был постоянно окружавший ее, постоянно меняющийся, изнывающий от безделья контингент пациентов-мужчин.
Она установила правила допуска к своему исследованию в виде двухъярусной системы селекционных фильтров. Наипервейшим фильтром низшего яруса было общее состояние больного; впрочем, требования на этом этапе не были особо строги — отбраковывались лишь заведомо тяжелые или хронические случаи, носители любого вида инфекций, а также совсем уж дряхлые старики. Затем шел досадный фильтр слишком резво идущих к выписке. Приходилось отказываться от потенциально пригодного материала по той простой причине, что она не успела бы за несколько оставшихся дней провести полноценные исследования. Было жаль… Следующим был первичный фильтр интереса к жизни и, в частности, к женщинам. Все веселые, сварливые, коммуникабельные и прочие нормальные больные признавались прошедшими фильтр; не годились явные гомики; не годились те, кто уж очень ей чем-то не нравился; не годились конституционные мизантропы — она просто не видела способа установить с ними контакт. Однако, сам по себе мрачный взгляд исподлобья еще не свидетельствовал о непригодности — он мог быть вызван скукой, нудностью больничного заточения, мыслями о недоделанных где-то делах… такие случаи требовали более внимательного анализа — например, подсмотреть, как больной общается с посетителями или реагирует на внезапно рассказанный анекдот.
Эти элементарные, как бы общие фильтры в создаваемой ею науке получили название пассивных, так как они не требовали никакого ее участия — лишь наблюдения за тем, что происходит и так. Дальше шли активные фильтры. Первый из них действовал на уровне взгляда и жеста. Пациент мог подумать, что она заигрывает с ним — а мог и не подумать; мог поддержать ее игру — а мог и нет; мог увлечься, мог обидеться… и в любом случае на этом этапе она не заходила слишком далеко, всегда имела возможность осадить размечтавшегося, просто недоуменно пожав плечами. Этот фильтр позволял не только вдвое сузить круг, но и кое-когда даже видеть змея поблизости. Теплее… Второй активный фильтр содержал разговор общего содержания, с легкими, ни к чему не обязывающими намеками; сам по себе он сужал выбор не так уж сильно, но был необходимым преддверием последующего, позволяя вычислить и отбраковать веселых идиотов, сексуальных маньяков и прочих неуравновешенных особей, а также тех, чей змей на этом этапе отползал по первому поведенческому сценарию. Наконец, весь отфильтрованный контингент интуитивно делился ею на две категории, для каждой из которых была приготовлена своя отдельная воронка. Поэтому заключительный фильтр, очень важный, был параллельным: одних здесь подстерегал явно намеренный, бессловесный, чисто осязательный контакт с Царем, а других — серьезный разговор о сексе. Понятно, что щекотливое это испытание она ухитрялась проводить в достаточно обособленной обстановке; впрочем, неприятности в виде вспышки насилия или гнева, а также официальных жалоб, были практически исключены всем предшествующим отбором. Она не шла слишком уж далеко — лишь до той точки, откуда видно было, идет пациент на контакт или нет; в последнем случае она не пыталась настаивать, и эпизод умирал; те же, что шли на контакт — еще теплее! — считались прошедшими полный селекционный цикл и зачислялись в группу для специального исследования.