Испорченная кровь
Шрифт:
уродливее, чем думаете, намного более эгоистичны,
чем когда -либо сможете себе признаться. Поэтому
вы игнорируете то, что внутри вас. Если вы в этом не
признаётесь, не значит, что этого не существует.
Пока кто-то не приходит и не выворачивает
наизнанку всё, что у вас внутри. Они видят все ваши
тёмные уголки, и принимают их. И говорят, что это
нормально, иметь тёмные углы, вместо того, чтобы
заставлять вас их стыдиться.
уродства. Он прошёл со мной через взлёты и падения.
В его любви не было никакого осуждения. И вдруг
стало меньше падений и больше взлётов.
Ник достаточно любил меня, чтобы оставить в
покое. Айзек знал меня лучше, чем я сама. Я сказала,
что хочу, чтобы меня оставили в покое, но он знал. Я
сказала, что хочу белизну, но он знал. Он оживил
меня. Он просветил меня. Потому что Айзек — мой
спаситель. Не Ник. Ник был просто большой
любовью. Айзек знал, как исцелить мою душу.
— Нам было хорошо вместе, — говорю я ему.
— Но я не она.
— Я не понимаю, — отвечает он. — Ты ни кто?
— Точно.
— Бренна, в этом нет смысла.
— А был ли он когда-нибудь?
Ник замолкает.
Я качаю головой.
— Во мне для тебя нет смысла. Вот почему ты
оставил меня.
— Я буду стараться ещё сильнее.
— У меня рак. Ты можешь стараться столько,
сколько хочешь, но у меня рак, и меня не будет здесь
уже через год.
Выражение на его лице является смесью из
сожаления и шока.
— Но... Я думал... Я думал, что ты сделала
операцию.
Я никогда не говорила Нику о том, что мне
пришлось удалить грудь, но мой агент и публицист
знали.
Информация
в
писательском
мире
распространяется быстро.
Я запятнала идеальный белый идеализм Ника.
Рак случается, конечно. Но в мире Ника вы
побеждаете его. И потом живёте долго и счастливо.
— У меня обнаружили его снова. Он вернулся.
Четвёртая стадия.
Он начинает запинаться, не может закончить
предложения. Я слышу такие слова как « лечение,
химиотерапия, борьба», и моё сердце устаёт.
— Заткнись, — требую я.
Свечение Ника — эфемерное явление. Он уже
похож на того тупого дебила, который думал, что я
слишком тёмная для его белой комнаты.
— Уже слишком поздно. Рак дал метастазы.
Пока я была там. Он вернулся. Он в моих костях.
— Должно же быть что-то...
Мужчина выглядит таким ужасно несчастным.
—
в живых, чтобы быть твоей музой.
— Почему ты так жестока?
Я смеюсь. Хороший глубокий смех.
— Очарование, одетое в нарциссизм, ты
знаешь, что? Убирайся из моего дома.
— Бренна…
— Вон! — я бью его кулаками в грудь. — Это
больше не моё имя!
— Ты сошла с ума, — настаивает он. — Ты не
сможешь сделать это в одиночку. Позволь мне
помочь тебе.
Я кричу. Он создал монстра, теперь же
собирается встретиться с ним. С каждой маленькой
его частицей.
— Я действительно сошла с ума! Из-за тебя! Я
могу сделать это в одиночку. Я всегда делала это в
одиночку. Как ты смеешь думать иначе?
Ник хватает меня за запястья и пытается
успокоить. Я не собираюсь успокаиваться. Я
вырываюсь и дохожу до центра моей белой комнаты,
ярость исходит от меня волнами. Я могу оседлать её,
но кто-то может получить травму.
— Ты это видишь, — говорю я, вскидывая руки
вверх, — это ты. Из-за тебя я чувствовала себя так
хорошо, а потом так ужасно. Что я решила просто
прекратить чувствовать.
Он хороший художник, чтобы понять меня.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал? Сейчас я
здесь.
Вот и всё. Это всё, что он должен был сказать, и
правда поражает меня как ледяной ветер. Мои
волосы встают дыбом. Я чувствую, что горю от горя.
Хватаюсь за виски и с силой давлю на них
подушечками пальцев. Я окаменела. Никогда в жизни
мне не было так страшно. Ни от рака, ни от
одиночества, ни от моего будущего или прошлого. Я
боюсь, что никогда снова не увижу Айзека. Что он
никогда не обнимет меня. Жизнь настолько
абсолютна в своей несправедливости, что всё, что я
могу делать — это кричать. Я обращаюсь к Нику.
Нику, который сейчас здесь.
— Сейчас? — в неверии шепчу я. — В данный
момент? Где ты был, когда меня изнасиловали, или
когда у меня вырезали грудь? Где ты был, когда
кто-то похитил меня посреди ночи и бросил голодать
в сердце чёртовой арктической тундры? — я
сокращаю расстояние между нами и три раза бью его
по груди. — Где. Ты. Был.
Он дрожит. Я обрушила на него слова как
лютый ливень, но мне по*уй. Сейчас я даже
произношу такие вещи, как по*уй, потому что не хочу
тратить ни секунды на белую комнату, в которой