Испорченная кровь

Фишер Таррин

столешнице: банка томатной пасты, коробки

ригатони, ярко-жёлтые бананы и прозрачные

упаковки свежих ягод.

— Айзек, — поправил он меня.

— Доктор Астерхольдер. Я ценю... Я... но…

— Ты ела сегодня?

Он выудил сырую визитную карточку из раковины и

держал её между двумя пальцами. Не зная, что

делать, я подошла к табурету и села. Не привыкла к

такого рода агрессии. Люди давали мне

пространство, оставляли меня в покое. Даже

если я

просила их об обратном, что было крайне редко. Не

хотела быть ничьим проектом и, определённо, не

хотела жалости этого человека. Но на данный

момент у меня не было слов.

Я наблюдала, как он открывал бутылки и нарезал

продукты. Доктор достал телефон, положил его на

столешницу и спросил, не возражаю ли я. Когда я

покачала головой, Айзек включил его. Её голос был

хриплым. Она звучала по-старому и по-новому

одновременно, инновационно, классически.

Я спросила его, кто это, и он ответил:

— Джулия Стоун.

Это было литературное имя. Мне понравилось.

Он проиграл весь её альбом, бросая продукты в

кастрюлю, которую нашёл сам. В доме было темно,

кроме света на кухне, который освещал доктора. Всё

ощущалось необычно, как жизнь, которая мне не

принадлежала, но я с удовольствием наблюдала за

ней. Когда в последний раз я принимала гостей? С

тех пор, как купила этот дом, никогда. Это было три

года назад. Над раковиной было широкое окно,

которое простиралось во всю стену. Вся кухонная

техника была расположена на той же стене, поэтому

независимо от того, что вы делали, у вас был

панорамный вид на озеро. Иногда, когда я мыла

посуду, то так увлекалась происходящим снаружи,

что не чувствовала рук из-за воды, которая

становилась холодной, прежде чем осозна вала, что

стояла так в течение пятнадцати минут.

Я наблюдала, как он вглядывался в темноту,

пока возился у плиты. Позади него, как светлячки в

чернилах, плавали огни домов. Я отвела от него

глаза, и вместо этого тоже всматривалась в темноту.

Темнота утешала меня.

— Сенна? — я подскочила.

Айзек стоял рядом со мной. Он положил

салфетку и приборы передо мной, вместе с тарелкой,

полной

дымящейся

еды,

и

стакан

чего-то

газированного. Я даже не заметила.

— Содовая, — сказал доктор, когда увидел, на

что я смотрю. — Моя слабость.

— Я не голодна, — ответила ему, отодвигая

тарелку.

Он

придвинул

её

назад

и

постучал

указательным пальцем по столешнице.

— Ты не

ела три дня.

— Какое тебе дело? — вышло жёстче, чем я

предполагала. Как всё, что я говорила и делала.

Я наблюдала за его лицом, ожидая лжи, но

Айзек только пожал плечами.

— Я тот, кто есть.

Я съела его суп. Затем он устроился поудобнее

на диване и заснул. В одежде. Я стояла на лестнице и

смотрела на него в течение длительного времени. Его

ноги в носках торчали из-под одеяла, которым

мужчина укрывался. В конце концов, я забралась в

свою постель. Протянула руку, прежде чем закрыла

глаза, и коснулась книги на тумбочке. Просто

обложка.

Айзек приходи л каждый вечер. Иногда раньше

трёх, иногда после девяти. Настораживало то, как

быстро человек мог с чем-то смириться, например, с

незнакомцем в своём доме, который спал здесь и

забрасывал зёрна кофе в вашу кофеварку. Когда

доктор начал покупать продукты и готовить, это

ощущалось так привычно. Как будто у меня

неожиданно появился сосед или родственник,

которого я не приглашала. Однако по ночам, когда

Айзек поздно возвращался, я ощущала тревогу, бродя

по коридорам в трёх парах носков, и не могла

находиться ни в одной комнате дольше нескольких

секунд, прежде чем перейти в следующую. Хуже

всего было то, что когда он приезжал, я сразу же

удалялась в свою спальню, чтобы спрятаться. Нельзя

было показывать облегчение, которое я испытывала,

когда видела огни его автомобиля через окна. Это

отдавало холодностью, но так я выживала. Хотела

спросить его, почему он задержался. Из-за операции?

Удалась ли она? Но я не решилась.

Каждое утро я просыпалась, чтобы найти одну

из визитных карточек на столешнице. Я перестала

выбрасывать их через несколько дней, позволяя им

накапливаться возле вазы с фруктами. Вазы, которая

всегда была заполнена фруктами, потому что Айзек

покупал и клал их там: красные и зелёные яблоки,

жёлтые груши, время от времени волосатые киви. Мы

мало

разговаривали.

Молчаливые

отношения,

которые вполне меня устраивали. Он кормил меня, и

я говорила «спасибо », а затем доктор отправлялся

спать на моём диване. Я начала задаваться вопросом,