Испорченная кровь
Шрифт:
Моё сердце колотилось. Я сжала перила до
такой степени, что вены проступили на руках, и
думала, что дерево могло сломаться под давлением.
Ждала, что он скажет что-то ещё, и, когда
доктор ничего не сделал, я поднялась по оставшимся
ступенькам. И после того, как попала в свою
спальню, закрыла дверь и прислонилась к ней
спиной. Почти так же быстро я развернулась и
прижалась ухом к дереву. Не слышала никакого
движения. Я сделала семь шагов
пока не упёрлась ногами в кровать, широко раскрыла
руки и упала назад.
Когда мне было семь, мать бросила отца. Она
бросила и меня, но, в основном, оставила отца. И
сказала
мне об этом, прежде чем вынесла два
чемодана за дверь и забралась в такси. «Я должна
сделать это ради себя. Он медленно убивает меня. Я
не оставляю тебя, я ухожу от него» .
У меня никогда не было мужества спросить, почему
мать не забрала меня. Я наблюдала в окно гостиной,
как она уезжала, прижав руки к стеклу и безмолвно
умоляя
ОСТАНОВИТЬСЯ...
Прощальные
слова,
которые она мне сказала: « Ты будешь чувствовать
меня, падая назад». Мать поцеловала меня в губы и
ушла.
Я никогда не видела её снова. А всё время
пыталась понять, что она имела в виду. Моя мать
была писательницей, одной из малоизвестных
вычурных писак, которые окружали себя цветом и
звуком. В конце семидесятых она опубликовала два
романа, а затем вышла замуж за моего отца, который,
как утверждала мать, высасывал из неё всё
творчество. Иногда мне казалось, что я стала
писателем просто, чтобы она заметила меня. Как
следствие, я была очень хороша в этом. И не
чувствовала её, падая назад.
Я смотрела в потолок и задавалась вопросом,
как чувствует себя человек, держащий чью-то жизнь
в своих руках, а затем, смотрящий, как она ускользает
прочь. Как Айзек. И когда это я начала называть его
по имени? Я чувствовала, что проваливалась в сон, и
закрыла глаза, приветствуя его. И проснулась от
собственного крика.
Кто-то держал меня, я извивалась то влево, то
вправо, чтобы вырваться. Я закричала снова, и
почувствовала горячее дыхание на шее и лице. Треск,
и дверь спальни распахнулась. Слава Богу! Кто-то
здесь, чтобы помочь мне . И тогда я поняла, что была
одна, погружённая в остаток
было. Никто не нападал на меня. Айзек склонился
надо мной, произнося моё имя. Я слышала, как
кричу, и мне было так стыдно. Я закрыла глаза, но не
могла
остановиться. Не могла отделаться от
ощущения жестоких, безжалостных рук на своём
теле, разрывающих, давящих. Я закричала громче,
пока мой голос не отрастил ногти и не вонзил их в
горло.
— Сенна, — произнёс доктор, и не знаю, как я
услышала его сквозь шум, который создавала, — Я
собираюсь прикоснуться к тебе.
Я не сопротивлялась, когда Айзек залез в
постель позади меня, и вытянул ноги по обе стороны
от моих. Затем приподнял меня, пока я не присела,
прислоняясь спиной к его груди, и обернул руки
вокруг моего туловища. Мои руки были сжаты в
кулаки, пока я кричала. Единственный способ
справиться с болью — дви гат ься, поэтому я
раскачивалась взад и вперёд, и он двигался со мной.
Его руки были якорем, связью с реальностью, но я
всё ещё была наполовину во сне. Айзек назвал моё
имя:
— Сенна.
Звук его голоса и тон немного успокоили меня.
Голос Айзека был медленным раскатом грома.
— Когда я был маленьким, у меня был красный
велосипед,
— произнёс он. Я должна была
прекратить кричать, чтобы услышать его. — Каждую
ночь, когда я шёл спать, я молил Бога, чтобы он дал
моему велосипеду крылья, чтобы утром я мог бы на
нём улететь. Каждое утро я выползал из постели и
бежал прямо в гараж, чтобы увидеть, ответил ли он
на мои молитвы. Этот велосипед до сих пор у меня.
Теперь уже больше ржавый, чем красный. Но я всё
ещё проверяю. Каждый день.
Я перестала раскачиваться.
Меня всё ещё трясло, но его руки, обхватившие
мою талию, уменьшили дрожь.
И я заснула в объятиях незнакомца. И не
боялась.
Айзек уверенно дышал. Он делал спокойные и
глубокие вдохи, а его выдохи напоминали тихие
вздохи. Хотела бы я уметь дышать так же. Но для
меня всё уже позади. Я слушала его очень долго, до
тех пор, пока не встало солнце, и его лучи не начали
пробиваться сквозь облака. Облака победили, в
Вашингтоне они всегда побеждают. Я по-прежнему
лежала в мужских объятиях, прижавшись к его груди,