Испорченная кровь

Фишер Таррин

позу, он убирает руки с моей спины и позволяет мне

двигаться, пока я снова не чувствую себя удобно. Мы

лежим так в течение нескольких часов. Пока полено

не сгорает окончательно, и я не понимаю, что

наступил день, даже если больше непонятно когда

день, а когда ночь. Но тут мне хочется разрыдаться от

облегчения и горя. Я вспоминаю всю невыразимую

боль последних лет, от которой он спасал меня своей

нежной любовью. Мы скоро умрём. Но, по крайней

мере,

я умру рядом с тем, кто меня любит.

Айзек как осязание. Почему я раньше до этого

не додумалась? Он обнимал меня, пытаясь избавить

от кошмаров, а теперь обнимает, чтобы защитить от

холода. Мужчина прикасается именно там, где боль

сильнее всего, и вскоре боль отпускает. Точно, Айзек

— осязание. Мне снова чудится розовая лопата. Я

чувствую зёрна молотого кофе между зубами. Потом

вижу Великую китайскую стену и понимаю, что мозг

работает плохо, показывая мне образы того, что

находится в мо ём подсознании. Когда в сво ём

воображении я вижу стол — тяжёлый деревянный

стол с резным верхом, который стоит на кухне на

первом этаже, мне кажется, что это очень важно.

Словно я сплю, а мой мозг подсказывает, что писать.

Но какое отношение всё имеет к столу? Меня осеняет

догадка, но я так устала, что не в силах держать глаза

открытыми. « Главное не забыть», — говорю я себе.

— « Не забыть, что стол…»

Огонь гаснет.

Наши сердца замедляются. Мы обречены.

Я просыпаюсь. Я не умерла. Надавливаю на

грудь Айзека, чтобы разбудить. Он не двигается. Его

кожа на ощупь странно холодная и ж ёст к ая. « О,

Боже».

— Айзек! — толкаю его с тем малым

количеством силы, что у меня есть. — Айзек!

Прижимаю ухо к его груди. Мои волосы у меня

во рту, падают в глаза. Не могу добраться до пульса

на его шее. Я в ловушке между ним и одеялом. И

собираюсь испытать приступ астмы. Чувствую, что

он надвигается. В этом одеяле не хватает воздуха.

Всё, что я слышу — это собственное бешеное

дыхание. Я должна распутать нас, но он тяжёл, как

тысяча фунтов. Толкаю его на спину и изо всех сил

пытаюсь выбраться из одеяла. Борюсь за воздух,

тогда как мои дыхательные пути сужаются. Я должна

выбираться вверх и наружу. Когда я свободна от

свёртка,

воздух бьёт по мне. Очень холодно. Это

необходимо моим лёгким, но я не знаю, как его туда

втянуть. Отодвигаю одеяло от лица А й з е к а и

прижимаю пальцы к его шее. Снова и снова бормочу:

« Пожалуйста».

« Пожалуйста, не умирай.

Пожалуйста, не оставляй меня здесь одну.

Пожалуйста, не оставляй меня.

Пожалуйста, не дай мне испытать приступ

астмы прямо сейчас».

Я

чувствую

пульс.

Он

очень

слабый.

Поворачиваюсь на спину и хриплю. Это страшный

з вук . Звук смерти. Почему я всегда умираю? Я

выгибаю спину, мои глаза закатываются. Я должна

помочь Айзеку.

« Стол!... Что со столом?»

Я знаю. Вижу всё то, что видела прошлой

ночью в своём бреду. Стол из моей книги. Я писала

об этом в переносном смысле. Образ, что все великие

вещи совершаются вокруг стола: отношения, планы

войны, приёмы пищи, которые позволяют нашим

телам выживать. Стол представляет собой жизнь и

выбор. Мы видим его в Камелоте, когда рыцари

короля Артура собирались вокруг круглого стола, а

также в картине «Тайная вечеря». Мы видим его в

рекламе, где семьи едят обед, смеясь и передавая

корзины хлеба. Я писала о том, что стол был

источником. Я была на начальн ом этапе моих

отношений с Ником и пыталась проиллюстрировать,

где всё пошло не так. Нам нужно было вернуться к

столу,

чтобы

вдохнуть

жизнь

в

умирающие

отношения. Это было мелодраматично и глупо, но

См о т р и т е л ь Зоопарка воплотил это в жизнь.

Установил его на нашей кухне, а я отказывалас ь

видеть.

Я поворачиваюсь на колени и ползу... к люку.

Мне удаётся пройти половину пути вниз, прежде чем

я падаю. Не знаю, был ли это холод, который сделал

меня онемевшей, или отсутствие воздуха притупило

мои чувства, но я ничего не чувствую, когда ударяюсь

о дерево. Ползу ещё немного в сторону лестницы... к

столу. Я... не могу... дышать...

Я на месте. Мои прорези на дереве на месте.

Чувствую их кончиками пальцев, но здесь так темно.

Подхожу к шкафу под раковиной и нахожу

промышленный

фонарик,

который

Айзек

не

позволяет использовать, храня е г о для экстренного