Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
Стоявший на трёх холмах, Киев словно вздымался над озером посадов. Домишки теснились один подле другого, узкие улочки вились, устремляясь к ближайшим воротам, ради мирного дня распахнутым настежь. На берегу замёрзшего ручья играли ребятишки. Они визжали озорно и весело, словно не ведали, что живут в самом большом и богатом городе Руси - только Господин Великий Новгород мог сравниться с Киевом.
Улочка превратилась в дорогу, по которой шли и ехали люди. Дома здесь стали больше, выше и крепче. Где-то слышался звон - работала кузня.
Берладники сбились вместе, едва не толкая конями друг друга. Иные украдкой крестились, шептали молитвы и заговоры. Но большинство глядело удивлённо и воинственно.
– Эва, городище-то!
– слышались голоса.
– Небось во всей Берлади столько народа не сыщешь, сколько тут живёт!
– Сыщешь-сыщешь! Нешто наш Берлад мал?
– Может, и не мал, а тут всё одно - стольный град!
– А сколько в других городах люда? Не счесть…
– Неужто это всё Русь?
– Она самая и есть!
– Велика-а…
– А воля-вольная токмо у нас обретается! В иных местах её князья да бояре, да тиуны давно извели под корень!
За воротами - были они больше, чем все виденные берладниками до этого ворота, - пошли сплошь храмы, богатые усадьбы, терема и палаты. И народ попадался на улицах солидный - пеших мало, всё больше конные и в возках. Здесь многие впервые узрели дома из камня, за высокими крепкими заборами. Своими глазами увидели церкви. Словно огнём, хлестнули по глазам золотом купола Святой Софии Киевской. Заглядевшись, разинув рты, ватажники молча взирали на двенадцатиглавый собор. Такого никто из них и во сне не видел, и в сказках не слышал.
– Эй, деревня!
– затопотали копыта. Взрывая снег, из проулка вылетело несколько верховых.
– Почто тут? Сторонись! Что рты поразевали?
А что, нельзя?
– берладники мигом опомнились.
– Поди прочь!
– А почто?
– заворчали ватажники.
– Вот станем тут! Нам тут любо!
В глубине улицы показался возок, окружённый верховыми.
– Воевода Тудор в терем свой спешит. Живо дорогу давайте!
– заорали отроки.
– А кто он таков, этот Тудор?
– Иван выехал вперёд.
– Самого великого князя Всеволода Ольжича правая рука! Всему Киеву тиун!
– ответил один из отроков и опасливо покосился на приближающийся возок.
– Мне к князю Всеволоду надобно!
– сказал Иван.
Тут возок воеводы остановился. Кони осаживались на задние ноги, храпели, рыли копытами снег. Окружившие его верховые подобрались, готовые к драке.
– Чего расшумелись?
– послышался недовольный голос, и, откинув медвежью полсть, выглянул воевода Тудор. Был он не стар и частенько сам ездил верхом, но сейчас ворочался с князевой службы - так пусть весь город видит, какой он важный боярин.
– Лихие люди озоруют, воевода!
– сотник подъехал ближе.
– Прикажи стражу кликнуть!
– Белым днём? Да близ Софии?
– скривился Тудор.
– Вы откуда будете?
– Из Берлада, - за всех ответил Иван.
– Это мои люди.
– А почто тут сгрудились, яко овцы без пастуха? Честному народу проход закрываете…
– Впервой мои вой в Киеве, - объяснил Иван.
– Загляделись на божий храм.
– А-а… - Недовольное лицо воеводы разгладилось. Он перекрестился на купола.
– София - первый храм на свете. Другой такой нету, хошь полмира обойди!… А почто берладники в Киеве толкутся?
– вдруг словно опамятовал он.
– К князю Всеволоду я приехал, - объяснил Иван.
– Всеволоду Ольжичу только и дела, что всякую деревенщину привечать, - проворчал сердито Тудор.
Ивана словно ударили. Привык он считать себя изгоем, но когда чествовали его в Добрудже князем, боль притупилась. А тут при слове «деревенщина» вспыхнула обида с новой силой.
– Я князь, - процедил он, глядя поверх головы воеводы, сквозь стиснутые зубы.
– Князь?
– усмехнулся Тудор.
– Откуда?
– Наш он князь, - загудели за спиной дружинники.
– Наш! Берладский! Людство его крикнуло…
– Князь-берладник!
– покрутил головой Тудор.
– Сколько живу, такого не слыхал… Ну, добро. Коли правда, ступайте к Иринину монастырю. Там вам стол и кров. А после к князю наведаетесь. Да не озоруйте тут!
Спросив у сотника, в какой стороне Иринин монастырь, Иван Ростиславич первым поворотил коня в нужную сторону.
Через два дня он с малым числом дружинников подъезжал к княжескому дворцу.
Уж на что велики были палаты Владимирка Володаревича в Галиче, а ни в какое сравнение не шли с белокаменным дворцом великого Киевского князя. Одни ворота, окованные медью, чего стоили! А широкий двор, где враз могла разъехаться сотня всадников, а высокое красное крыльцо с гульбищем! А клети, бретьяницы, медуши, гридни, скотницы и конюшни… А княжеская домовая церковь. А большой, сейчас голый и неприютный, сад.
Отроки с поклоном подошли, приняли у Ивана Ростиславича и его спутников коней. Поглядев на их опашени, нарядные порты и сапожки, молодой князь невольно устыдился своей одежды. Хоть и сытно жилось ему в Берлади, а всё же его опашень, шапка, корзно и сапоги были не по-княжески скромны. Чего уж говорить про спутников! За юным отроком с льняными, расчёсанными на пробор, волосами последовал он в пышные палаты, притихший и осторожный.
Монахи Иринина монастыря сдержанно отзывались о Всеволоде Ольговиче, а потому ждал Иван всего. Но в палате встретил его высокий, огрузневший богатырь. Лицо, когда-то красивое, ещё сохраняло свою привлекательность - горбатый греческий нос, мягкие кудри, влажные тёмные глаза, красиво очерченный рот. Но неряшливая полуседая борода, набрякшие мешки под глазами, морщины и усталость портили его. Лишь в глазах сверкали сила, властность и изворотливый греческий ум. Матерью Всеволода была гречанка Феофания Музалон - от неё и унаследовал он красоту и ум. Был князь одет нарочито просто, по-домашнему. Лишь золотая гривна и перстни на пальцах показывали, кто перед Иваном.
– Поди, поди-ка ближе, - кивнул он остановившемуся на пороге Ивану.
– Тудор мне про тебя сказывал… Стало быть, ты - князь?
– Князь.
– Ну, будь здрав. Как тебя Киев встретил?
– Град твой, княже, велик и зело красен. Чудес в нём не перечесть. Люди мои ажио ошалели.
Всеволод довольно усмехнулся. Хлопнул в ладоши, приказав вошедшему отроку подать вина и заедок.
– Доносил мне Тудор, како вы у Святой Софии встали - ни проехать, ни пройти, - добродушно проворчал он.
– Да не топчись в дверях-то! Проходи да сказывай, как там в галицких землях живут!