Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
– Чего, княже? Заутра бой?
– подначивали Ивана дружинники.
– Бой, други. За князя встанем.
– Ты - наш князь!
– Мирон, слегка захмелев, толкнул Ивана в плечо.
– За тебя - все горой! За князя Ивана!
– За Ивана Ростиславича! За князя!
– раздались в трапезной голоса.
– Веди нас в бой! За тебя костьми ляжем! По-своему любили Ивана берладники. За то, что мог бы жить в палатах, а сидел с ними. За то, что ел и пил за одним столом. За то, что плечом к плечу стоял против половцев, что со всеми грабил торговые караваны, что жил по берладской неписаной правде и совсем
Мясо было подъедено, в корчагах вместо вина и пива на дне плескалась муть. Все были сыто-пьяны, когда Иван встал из-за стола.
– Пора и честь знать!
– поклонился он тем, кто ещё смотрел осмысленно.
– Заутра бой. Отдыхайте. Подниму до света!
– и вышел на свежий прохладный воздух.
Ночевал он всё же отдельно - выделил ему игумен Спиридон келью. Перебираясь сперва по галерее возле трапезной, а потом двором, Иван всей грудью вдыхал чистый воздух. Месяц зарев ещё дышит летом, днём жара, а ночью уже предосенняя прохлада. Небо усыпано частыми звёздами, поперёк протянулась серебристо-белая полоса Небесного Шляха. Заглядевшись на неё, Иван остановился.
Неслышные шаги отвлекли его от дум. Монах был совсем близко. Иван шевельнулся, выходя из тени, и чернец отшатнулся, крестясь:
– Тьфу, нечистая сила!
По голосу Иван признал брата Ананию, первого помощника игумена Спиридона.
– Аль напужался, отец?
– За грехи вы нам посланы, иродово племя, - проворчал брат Ананий.
– Батюшка игумен наш по доброте душевной вас приютил, а вы, аки псы неблагодарные, только братию смущаете! Ни постов для вас нету, ни уклад монастырский не уважаете.
– Чем же мы не уважаем?
– обычно Иван не спорил с монахами, но хмель ещё гулял в голове.
– Аль в Божьем храме творим непотребное? Аль бесчинствуем?
– Сами вы суть непотребны!
– зашипел отец Ананий.
– В пост скоромное вкушаете, вино и меды без меры пьёте, а после песни бесовские горланите. Креста на вас нету! Вот молви мне по совести - кто из вас на исповеди был? Кто хоть раз обедню всю отстоял? Живёте в монастыре, а устав монастырский как не про вас писан!
Так мы ж миряне! Это вам, монахам, пристало молиться да плоть постами изводить. Мы люди грешные…
– Вот и гореть вам в аду за ваши грехи!
– воскликнул отец Ананий.
– Пробудит Господь разум отца игумена - выгонит он вас взашей, беззаконники! Анафеме будете преданы за дела гнусные!
Иван, даже если и знал о грешках, которые водились за его воинами, не признавался в сём знании даже себе. И сейчас он решительно покачал головой:
– Не сердись, отец Ананий! Завтра бой. Как знать - может, не судьба нам будет в твой монастырь воротиться. Тогда и успокоимся - мы в земле, а ты в келье своей.
– Перед смертным боем, - чуть смягчился монах, - надобно исповедаться да причаститься. А вы?…
– Так последний раз живём! Чего ж жизни не порадоваться?
Не став продолжать спор - известно ведь, что спорить с грешником - самого
Наутро мысли исчезли. Даже вставая со своей дружиной рядом с княжескими полками, Иван ни о чём не думал. Голова была пуста. Фырканье коней, перестук их копыт, хлопанье на ветру стягов, людской гомон, позвякивание оружия - всё сливалось в неясный гул.
Совсем близко было Надово озеро. Чуть в стороне, на холмах, издавна чтимых как Олегова могила, встали кияне. Там была большая часть городских бояр. Их дружины защищали Жидовские ворота.
Полки Изяслава - русские впереди, плотной стеной, конница чёрных клобуков [12] с Поросья рассыпалась, словно два широких крыла, охватывая озеро и поле боя с двух сторон, - стали обходить Надово озеро.
Игорю опять недужилось. С утра парило, было душно. Вдалеке клубились тучи, намечая грозу, и с приближением её уже не помогали ни отвары целебных трав, ни растирания, ни заговоры. Как нахохлившийся ворон, сидел Игорь в седле под своим стягом, а Святослав, вытягивая шею, говорил:
12
Чёрные клобуки - племенной союз остатков тюркских кочевых племён - печенегов, тюрков, около середины XII в. Защищали южные границы Руси.
– Ну и глуп Изяслав! Сейчас он встанет у берега озера, тут Улеб с киянами ударит ему в бок, а мы спереди. Сомнём, окунем в холодную водичку - враз остынет! Да коли отрезать от клобуков - вовсе наш верх будет!
– Клятвопреступник, - проворчал Игорь и перекрестился.
– Господь на нашей стороне!
Третьим под княжескими стягами был юный Святослав Всеволодич, сыновец двух братьев. Бездетный Игорь взял осиротевших сыновей Всеволода под своё крыло и повёл отрока в битву, чтобы тот с малых лет привыкал к войне. Юнец тревожно водил взглядом по сторонам, стараясь не показать, как ему страшно.
– Мы, правда, одолеем?
– тихо вопрошал он.
– Не гомозись! За нас Господь!
– утешал Святослав Ольжич.
Но в это время Изяславовы полки встали против Ольговичей. В княжьем стане заиграли в рожки и сопели, командуя бой, и тут произошло непредвиденное.
Ни Игорь, ни Святослав сперва не поняли, в чём дело. Кияне плотной стеной сдвинулись с места, словно не могли утерпеть. Усилившийся ветер донёс слитный рёв сотен глоток, а потом стяги Ольжичей куда-то делись, и на их место взвился Мономахов стяг! Развернувшись за ним, кияне ударили в бок княжьей дружине.
– Измена!
– воскликнул Святослав.
– Улеб! Что Же ты? Улеб!
– Господь с нами!
– Игорь вдруг выпрямился в седле.
– Он поможет покарать клятвопреступников! И малым числом побеждают! За мной!
Торопясь, пока Изяслав не обошёл озера, Игоревы дружины ударили навстречу. Место было выбрано удачное - заболоченная низина, через которую протекала речка. Если бы загнать Изяслава с его дружиной в это болото, ни киянам-изменникам, ни прочим полкам это не помогло бы. Оставалось всего ничего - короткая яростная сшибка, но…