Иван, крестьянский сын
Шрифт:
Он снова зарылся в бумаги отца, но, как ни старался, не нашел в них ответа. Отец этим не занимался, а книги писали вскользь, да и те сведения, которые там были, давно уже устарели, Ваня проверил это еще в самом начале своей деятельности на этом поприще, и это не приближало его к цели.
Тогда Ваня стал действовать вслепую, полагаясь на авось.
Но это было еще хуже: он ощущал недостаток знаний, более того, он был уверен, что ему было неизвестно что-то основополагающее в этой проблеме, и как бы он ни бился, словно рыба об лед, у него ничего не получится, пока он не доберется до информации,
Но он все равно не бросал попыток добиться желаемого.
Перед замужеством матери у него появилось, таким образом, свободное время, и он попробовал отвлечься от неприятностей с помощью своей мечты. Сразу после школы он выпил чаю с вареньем и спрятался в рабочей комнатке отца. Ему стало спокойнее, потому что здесь было тихо и не ощущалось присутствие посторонних. Даже мухи не осмеливались летать в этом святилище, где отец мечтал и работал.
– Жаль, что тебя нет, отец, – шепотом сказал Ваня и встал со стула. – Ты, говорят, был человек мягкий, но ты не допустил бы этой… этого безобразия.
Он в очередной раз пролистал аккуратно сложенные стопки тетрадок и вложенные в них отдельные листки, пожелтевшие от времени и с выцветшими записями. Он помнил эти записи наизусть – это было самое сильное впечатление его детства, поэтому не могло стереться из юной и качественной памяти просто так.
Мягкий шелест бумаги и знакомый почерк еще больше успокоили Ваню и перевели его раздраженно-нервозное состояние в тихую, не детскую совсем грусть.
Он уперся локтями в стол, мечтательно устремив взгляд за окно, где буйствовала зелень и было бы так легко и просторно, если бы у Майоровых был отец…
Ване очень не нравилось это тоскливое, сонное состояние духа, и он встряхнулся. Нечего сидеть дома, когда на улице так хорошо, и вообще, дел по горло… А он тут сидит, разнюнился…
Тогда он пошел проверять свои грядки. Их надо было прополоть, полить, проредить морковку. Участок был большой, грядок Ваня успел наделать много. На земле всегда работы хватает, зато и результат этой работы всегда радует душу, если не ленишься.
Ваня не умел лениться, а ведь иногда хотелось.
Привычное и самое любимое занятие подействовало на него, как всегда, хорошо, успокоительно, как будто и обстановка разрядилась, и терпеть эту обстановку как будто стало проще, чем за полчаса до этого. Ваня часто распрямлялся в полный рост, делал глубокий и свободный вдох и смотрел в блистающие небеса. Он набирался сил от матушки-земли, он не мог без нее жить.
Подходя ближе к дому, он зашел в открытую теплицу, где он в одном уголке уже второй год пытался вырастить несколько пальмочек, но пока у него ничего не получалось. Экзотические капризницы плохо приживались, дома за зиму почти совсем не росли и теряли листья, а летом на воздухе вроде бы чуть-чуть оживали и подрастали, и становились внешне уже почти похожими на взрослые, настоящие пальмы. Но их неизменно ожидал один и тот же конец – с них облетали листья, а стволы темнели и умирали, умирали навсегда, и приводили в отчаяние Ваню, который еще пробовал их реанимировать, возвратив в дом.
Не помогало.
А “младенцев” пальм ему каждый год привозил из Турции сын председателя, районный предприниматель.
– Выращивай,
И хохотал над своими словами, как будто удачно пошутил.
А Ваня ничего не отвечал на это, только очень огорчался, когда растения погибали. Он всегда огорчался, когда любое растение гибло, и старался спасти, если мог. Получалось не всегда.
Нынешнее поколение пальмочек лишь недавно, буквально на днях, было выпущено на свежий воздух, и пока еще не было ясно, приживаются они или нет. Во всяком случае, листочки их говорили о том, что им плохо, что они болеют и просят сжалиться над ними и сделать с ними что-нибудь… Например, вернуть их на исконное место проживания и больше не тревожить…
Ваня вздрогнул.
Он услышал голос своего будущего отчима. Тот Ваню не замечал, не заглядывал внутрь теплицы и даже не догадывался, что “пацан”, как он называл Ваню, находится где-то поблизости. А Ване так не хотелось обнаруживать свое присутствие и обмениваться с навязчивым гостем хотя бы одним словом, что он присел в уголок и спрятался за зеленой рассадой.
Зуев разговаривал с кем-то по сотовому телефону – эта вещь лишила Ваню дара речи, когда он впервые ее увидел. Он думал, что такие штуки бывают только за границей и в импортных фильмах. И вообще было странно видеть и слышать человека с сотовым телефоном – складывалось впечатление, что человек разговаривает сам с собой.
– Что значит – где я? – возмущался Зуев. – Тебе что, не сказали?
Он немного помолчал, затем немного сбавил тон, но все равно был недоволен.
– Я в Агееве. Что значит – что я здесь делаю?
Он неприятно засмеялся.
– Налаживаю свою личную жизнь…
Еще минута молчания.
– Конечно, шучу. Я просто расширяю мой бизнес, дружок. Нет, я не собираюсь здесь ничем торговать… Потому что я не специализируюсь на сельхозпродукции. У меня несколько иной профиль… На селе нет моих клиентов…
Он сделал еще одну паузу.
Ваня слегка пошевелился, так как у него затекли ноги, он устал сидеть на корточках, согнувшись. Пауза несколько затянулась. Ваня посчитал разговор законченным и приготовился встать и продолжить свои дела.
Но разговор отнюдь не закончился.
– Не тебе учить меня жизни, – резко сказал Зуев. – Ты еще пешком под стол ходил, когда я уже зарабатывал себе на хлеб с маслом… Да и сейчас ты ведешь себя как юнец желторотый… Ты на самом деле ничего не понимаешь, или только притворяешься?
Очередная пауза.
Тут уже Ваня понял, что разговор затянется, и снова двинулся, на сей раз с недовольным вздохом. Ему вовсе не было любопытно, с кем это Зуев говорит так долго, и вообще не хотел подслушивать.
Скорее бы он уже ушел в дом.
Зачем ему говорить на улице?
Следующая порция сообщения дала ему понять, зачем.
– Да никто меня не слышит, я в огород вышел… И пацана не видно, где-нибудь у соседей сидит или в колхозе… Странный он какой-то, нелюдимый. Но крепкий на загляденье, я его грузчиком к себе возьму. Обойдется дешевле, а работать сможет за двоих. А что? Пусть оглядится вокруг, ума наберется. Это тоже, знаешь ли, ценно…