Избранное в двух томах
Шрифт:
точки зрения, сравнение).
А все внутреннее содержимое кабины—кресла пилотов, приборные пульты, даже подвесные вентиляторы — при малейшей болтанке попросту тряслось.
Тряслось и шумело на разные голоса: дребезжало, громыхало, звенело, скрипело.
Со временем это стало привычным. Но в первом полете на новом самолете
каждая его особенность, включая не имеющие ни малейшего делового значения
мелочи, воспринимается особенно остро.
Но вот мы набрали заданные
спокойные слои воздуха, и в кабине сразу стало тихо. То есть, конечно, продолжали гудеть моторы, но этот шум, сколь он ни силен, как-то не доходит до
сознания, наверное, потому, что он ровный. Другое дело — малейший перебой в
работе моторов или любой иной прерывистый, немонотонный звук — он будет
замечен сразу. Шум и его восприятие сознанием — оказывается, разные вещи.
Человек, уснувший у включенного радиоприемника, просыпается, если вдруг
передача заканчивается и наступает тишина.
181 Итак, в кабине стало тихо.. Я вывернулся, как только мог, и в такой
акробатической позе взглянул на показания приборов на пульте бортинженера.
Вскоре, всего через несколько полетов, я отказался от подобных гимнастических
упражнений, так как убедился, что, когда за пультом бортинженера Беспалов, в
моторных приборах можно не думать.
Под нами проплывали малознакомые мне места: какие-то дороги, леса, поля. . Большую помощь в построении маршрута оказал мне Аржанов. Он-то
знал здесь буквально каждый кустик и помог вывести машину на последнюю
предпосадочную прямую так, чтобы избежать излишних змеек и доворотов в
последний момент, перед самой землей.
Вот и аэродром. Чуть-чуть прибавив газу — только бы, боже упаси, не
разогнать в последний момент тщательно установленную скорость! —
переползаем последние препятствия на самой границе летного поля. Так.
Хорошо. Препятствия пройдены. Теперь убираем газ всех четырех моторов до
упора. Штурвал на себя — и самолет мягко касается колесами земли.
В самом конце пробега мы подкатываемся к стоящему по-прежнему в полном
одиночестве Туполеву, Пока машина была в воздухе, он прошел в то место, где, по его мнению, мы должны были закончить послепосадочный пробег, если
приземлимся точно в начале аэродрома. Так оно и получилось.
— Ну, силен старик!—уважительно заметил наш бортрадист. — Оба раза
угадал: и на взлете, и на посадке.
Угадал? Вряд ли. . Дело в том, что способность так «угадывать» Туполев
проявлял не раз и не два. Проявлял даже в таких сугубо нестандартных, не
имеющих привычных прецедентов случаях, как взлет предельно перегруженного
самолета, уходящего
подмосковного аэродрома, чтобы, пролетев над Северным полюсом, через 63 часа
16 минут приземлиться в Америке, в то утро среди многих присутствующих,
которые пытались предсказать место отрыва, верно определил его один лишь
Туполев.
В общем, для «угадал» набирается многовато совпадений.
182 Недаром имеет столь широкое хождение множество легенд об этом его
свойстве: и как Туполев, посмотрев однажды на самолет другого конструктора, на глаз, без всяких расчетов, определил, в каком месте конструкция «не держит»,
— и действительно, самолет в этом самом месте сломался. И как в другой раз, перелистав объемистый том аэродинамических расчетов, в итоге которого
выводилась ожидаемая величина максимальной скорости полета новой машины, Туполев — конечно, снова на глаз — назвал другую цифру, которая и
подтвердилась, когда дело дошло до летных испытаний. И многое другое в
подобном роде. Рассказывали, что каждый сотрудник туполевского
конструкторского бюро, которому удавалось при обсуждении какого-нибудь
технического вопроса в чем-то переспорить Главного, немедленно получал
премию, повышение в должности или иной знак поощрения.
Не знаю, что в этих легендах правда, а что — домысел (но ни в коем случае
не вымысел!). Симптоматичен, во всяком случае, сам факт их существования.
Трудно сказать, какой из множества самолетов АНТ (так обозначались
самолеты конструкции Туполева в довоенные годы) или Ту (такое обозначение
было принято к началу войны) — «самый лучший». Вряд ли вообще возможно
распределить самолеты, так сказать, в порядке убывания достоинств. Одна
машина сильнее в одном, другая — в другом. Не знаю, спрашивал ли кто-нибудь
мнения на сей счет самого Туполева. Но подозреваю, что, если бы ему задали
подобный вопрос, он вряд ли ответил бы на него. Скорее всего, отшутился бы.
Или, возможно, отмолчался — благо умел это делать весьма выразительно.
Впрочем, и сказать — когда считал нужным — он умел так, будто бритвой
резануть! Старожилы туполевского КБ и по сей день помнят, как однажды они
дружно ругали некое лицо, занимавшее в авиации не последний пост и
совершившее что-то не так, как надо. Прорабатывали означенное лицо азартно и
многословно. А когда красноречие участников этого содержательного
собеседования стало иссякать, Туполев, до того молчавший, изрек: