Избранное в двух томах
Шрифт:
одном определенном направлении. В этом направлении он и шел. Шел вопреки
любым препятствиям и с демонстративным пренебрежением (по крайней мере
внешним) ко всем невзгодам, которые преподнесла ему недобрая судьба.
Передо мной сидел настоящий Главный конструктор, точно такой, каким он
стал известен через полтора с лишним десятка лет, — энергичный и
дальновидный, умный и нетерпимый, резкий и восприимчивый, вспыльчивый и
отходчивый. Большой человек с большим,
обстоятельства, ломавшие многих других людей, как тростинки.
203 При всем желании автора по возможности избегать дополнительных
комментариев к тексту предыдущих изданий этих воспоминаний, только что
описанный эпизод таких комментариев требует настоятельно.
В тех, первых публикациях сказать прямо, что речь идет о С. П. Королеве, было невозможно. Имя Главного конструктора было обнародовано у нас лишь в
1966 году, после того как его не стало.
Но даже в последующих изданиях, когда фамилия Королева стала
«открытой», требования цензуры того времени категорически не допускали
упоминания о том, что около шести лет своей жизни знаменитый Главный
конструктор провел в заключении.
Правда, даже в том виде, в котором этот отрывок — начиная с самой первой
публикации у Твардовского в «Новом мире» — был напечатан, читатели, судя но
их многочисленным письмам, прекрасно поняли, что к чему. Лишний раз
подтвердился совет одного старого писателя: обращаясь к читателю, исходи из
того, что он — умный. Не ошибешься.. * * *
С прилетом Ту-4 № 003 фронт работы расширился.
Это стало заметно даже по такому тонкому психологическому признаку, как
более храброе обращение начальства с самолетами этого типа. Одна машина —
уникальна, две — уже не в такой степени, а три — это уже «несколько». Их
можно и в более сомнительную погоду выпустить, и не так к каждому
ерундовому дефекту придираться, и даже позволить себе роскошь сказать, когда
что-то не удается до конца выяснить на земле:
— Ладно. Полетаем еще — дело само прояснится. .
И оно действительно прояснялось. Испытания пошли полным ходом.
Правда, это продолжалось недолго — в испытания вклинился парад: воздушный парад по случаю Дня авиации 1947 года, участвовать в котором были
назначены все три наших корабля — «единица», «двойка» и «тройка».
Никто из участников летных испытаний не приходит в восторг, когда в их и
без того достаточно напряженную работу вклинивается очередной показ или
парад. Но, как говорится, нас не спрашивали.
204 Чуть ли не в тот же самый день, когда
приехал Главный маршал авиации Александр Евгеньевич Голованов.
Это был наш основной заказчик — самолеты Ту-4 делались для дальней
авиации, которой он командовал. А посему он счел для себя обязательным лично
вести первую тройку тяжелых кораблей на парад. Такое решение было
чрезвычайно характерно для Голованова, принадлежавшего к числу очень
немногих высших авиационных военачальников, которые сами много и хорошо
— не хуже большинства своих летчиков — летают. Кроме Голованова мне
привелось по-настоящему — в воздухе — познакомиться еще лишь с одним из
них, в то время командующим истребительной авиацией ПВО страны генералом
(в недалеком будущем маршалом авиации) Евгением Яковлевичем Савицким.
Излишне говорить, насколько профессиональное владение искусством полета
повышает личный авторитет военачальников такого типа. Впрочем, я думаю, что
не это обстоятельство было главным, толкавшим их в воздух: чтобы хорошо
летать, надо прежде всего очень любить летать. Без этого никакие
рационалистические соображения, в том числе и соображения полезности для
авторитета, делу не помогут.
. .Я немного знал Александра Евгеньевича еще с военных лет. Как-то, в те
именно времена, выявилась реальная перспектива моего прикомандирования к
одной из частей авиации дальнего действия для участия в боевых вылетах на
цели в глубоком тылу противника. Но на пути к этому возникли неожиданные
препятствия: дело было уже в сорок третьем году, свернувшиеся было в начале
войны летные испытания вновь пошли полным ходом, а посему появилась
установка: опытных летчиков-испытателей беречь. Все доводы об огромной, ничем не заменимой ценности боевого опыта для формирования и повышения
квалификации того же летчика-испытателя и той конкретной пользе, которую он
мог принести в действующей части, на ходу, в боях осваивающей новую технику,
— все эти доводы разбивались о пресловутую установку. Для ее преодоления
требовалась санкция начальников достаточно высокого ранга. Пришлось
говорить на эту тему сначала с начальником штаба АДД (Авиации дальнего
действия) Марком Ивановичем Шевелевым, а затем и с самим Головановым.
205 Никто, кроме одной из неизбежных на войне случайностей, не виноват в том, что в полетах на дальние цели мне не очень повезло: в некую прекрасную лунную
ночь наша машина была сбита в тылу противника, за сотни километров от линии