Избранное в двух томах
Шрифт:
И тут же, обернувшись к бортинженеру, бросил на него весьма сложный
взгляд, значение которого, если выразить словами, звучало бы приблизительно
так: «В сущности, и тебе, Коля, надо бы прыгать.. Тут в ближайшее время может
так рвануть, что от нас только разрозненные молекулы останутся. . Но я сам еще
немного погожу.. А без тебя мне как без рук. . Мне ведь даже этот подлец —
третий мотор — толком не виден. Конечно, смотри сам, но, может быть. .»
И
элементов дискуссии» в выполнение общей команды, но когда кто-то из
готовящихся к прыжку соседей спросил его:
— А ты что же? — кратко буркнул в ответ:
— Никуда я не пойду..
Особенно неприятно было прыгать находившимся в кормовой кабине.
Бушевавшее теперь уже вовсю пламя лизало фюзеляж как раз в том месте, где
была расположена дверка. Инженер-наблюдатель, первым сунувшийся было к
ней, тут же отпрянул назад: прыгать приходилось прямо в огонь!.
В такие моменты, чтобы пресечь общую растерянность, обязательно нужен
один — хотя бы один! — спокойный и решительный человек, способный
сохранить полную ясность мышления и действовать не от «хочется», а от «надо».
Таким человеком в кормовой кабине «тройки» оказался один из старейших (еще
со времен отдела летных испытаний ЦАГИ) сотрудников нашего коллектива, инженер-летчик Василий Яковлевич Молочаев, выполнявший в этом полете
обязанности наблюдателя-экспериментатора.
Он отстранил замешкавшегося наблюдателя и решительно прыгнул первым
сам.
211 В носовой кабине возникла было подобная же ситуация, но ее не менее
оперативно ликвидировал инженер Д. Ф. Гордеев. Он, недолго думая (здесь это
выражение имело совершенно точное значение: долго думать времени не было!), энергично согнул ногу, наподдал коленом, так сказать, по корпусу
остановившегося над люком человека и этим, может быть, не очень салонным, но
зато весьма эффективным методом помог ему покинуть самолет.
Как и следовало ожидать, пламя не успело обжечь прыгающих: их мгновенно
отбрасывало потоком назад и вниз.
Девять белых парашютных куполов распустилось в воздухе за хвостом
быстро удалявшегося самолета. Девять человек долго — почти до самого своего
приземления в мягкую траву приокских лугов — провожали взглядом горящую
машину. Теперь горел уже не только мотор — пламя перебросилось на крыло, и
тянущаяся за «тройкой» полоса густого черного дыма была за десятки
километров видна в ясном, голубом небе.
Становилось очевидно, что
Надо было прыгать и двум последним оставшимся в нем людям —
Васильченко и Филизону. Но тут снова всплыло то самое неизменно
возникающее в подобных случаях соображение: по обломкам брошенной
экипажем и, конечно, в дым разбившейся машины невозможно будет сколько-нибудь надежно установить причину аварии. Пропадет стоящий многие
миллионы самолет, и, главное, пропадет зря. .
И они решили сажать горящий корабль. Сажать в поле, с убранным шасси.
Привязались плотнее ремнями к своим сиденьям, заранее — еще в воздухе —
открыли боковой люк (чтобы не оказаться запертыми, если от деформации при
посадке на фюзеляж люк заклинит) и пошли на посадку..
Все ближе и ближе земля. . Вот уже видно, что выбранное поле не такое уж
идеально ровное, каким казалось сверху. Но менять решение поздно: каждая
лишняя секунда пребывания в воздухе может принести с собой взрыв. .
Васильченко плавно убирает газ трем исправным моторам, дает команду
перекрыть пожарные краны и выключить зажигание, подбирает штурвал на
себя. .
212 Все! Машина приземлена и, вздымая клубы пыли, пашет фюзеляжем по
мягкому грунту заливного луга.
Причина пожара была найдена. Огромный риск, на который сознательно
пошли Александр Григорьевич Васильченко и Николай Ильич Филизон, оправдался.
* * *
И все-таки, несмотря на потерю «тройки», новых кораблей вскоре стало
снова четыре, а затем пять, шесть, семь.. Серия шла полным ходом, и «Ту-четвертые» прибывали с завода один за другим.
Опять, как в дни испытаний первых реактивных самолетов, подтвердилась
способность сильного летного коллектива выделить из своей среды нужное
количество подходящих людей для выполнения любого задания.
Правда, на сей раз задача осложнялась еще тем, что требовались не одни
только летчики (причем не по одному, а по два на каждый корабль), но и
бортовые инженеры, и штурманы, и «летающие» механики, и даже некоторые
такие специалисты, которых раньше вообще не существовало, например
бортовые операторы радиолокационных установок. Эти операторы сидели со
своей аппаратурой в маленьком затемненном отсеке в хвосте самолета, и именно
из их уст я тогда впервые услышал в полете непривычные доселе доклады вроде:
— Впереди по курсу на удалении двести — гроза. Или:
— Командир, проходим Волгу. Саратов остается тридцать пять километров