Избранное в двух томах
Шрифт:
Развернутые комментарии бортинженера по поводу недопустимых действий
таинственного сукиного сына были прерваны моим вопросом:
— Ладно, Порфирьич, потом доскажете. . А сейчас прошу толком: кто и
почему — сукин сын?
Сукиным сыном (точнее сукиными детьми) оказались створки капота
четвертого мотора — металлические лепестки, регулирующие проток воздуха
сквозь капот. Они самопроизвольно полностью открылись и торчали, как
блестящий, красивый, но действующий,
мотогондолы, Впоследствии, на земле, выяснилось, что это произошло из-за
случайного замыкания в тумблере управления створками: на его контакты попала
своевременно
223
не удаленная на заводе стружка. Недаром говорят, что во всей электротехнике, электронике, радио, телевидении, радиолокации существуют всего два
возможных дефекта: отсутствие контакта, когда он нужен, и наличие контакта, когда он не нужен. С последним дефектом и пришлось столкнуться нам.
Однако бед он наделал изрядно: мало того, что машину едва удавалось
удержать от самопроизвольного разворота, срыв потока с растопырившихся
створок вызывал тряску хвоста, а главное, под действием столь мощного тормоза
сильно упала скорость полета. Корабль начал грузно оседать в клубящиеся под
нами фронтальные облака. Пришлось опять перевести моторы на полный газ. От
заданного нам режима полета снова не оставалось ничего: ни высоты, ни
скорости, ни даже характеристик работы винтомоторной группы! Что поделаешь?
Обстоятельства, сообразно которым нам было предписано действовать, упорно
складывались против нас!
Но на этом поток неприятностей не кончился. Едва скорость перестала падать
и начала даже медленно, ползком — километр за километром — увеличиваться, как самолет вздрогнул, слегка клюнул носом и. . вновь стал замедлять свое и без
того не бог весть какое стремительное движение вперед.
Что за проклятие! Что там еще стряслось? Не многовато ли «вдруг» для
одного полета?
На сей раз долго раздумывать о причинах очередной неприятности не
пришлось: и у летчиков и у штурмана на приборных досках загорелись
сигнальные лампочки «Люки открыты».
Все попытки штурмана закрыть их оставались безуспешными: по-видимому
цепь где-то замкнулась на открытие.
По времени грозовой фронт должен был вот-вот кончиться. Оставалось
протянуть совсем немного. И многострадальная «двойка» тянула. На минимально
допустимой скорости, с ревущими на полном газу двигателями, ощетинившись
не ко времени вылезшими створками мотора и торчащими вокруг разверзшегося
брюха люками, то зарываясь в неспокойные облачные верхушки, то натужно
выползая ив них, — но тянула! Мы с Аржановым сидели в каких-то странных, непривычных позах, до отказа отклонив педали и вывернув штурвалы, и ждали, когда можно будет, наконец, сни-224
жаться. Казалось, не машина везет нас в небе, а мы сами, мышцами собственных
рук, удерживаем ее от того, что ей — по сугубому неразумию — так хочется
сделать: провалиться в глубь облаков, в разрушительную болтанку, обледенение, электрические разряды.
Верхняя кромка облачности, будто отчаявшись проглотить нас, стала полого
уходить вниз в тот самый момент, когда стало ясно, что больше держать высоту
невозможно. Впрочем, это ощущение обманчиво: если бы фронт начал таять на
десять, двадцать, пятьдесят, сто километров дальше, будьте спокойны, прошли
бы и эти километры, не снижаясь!
Но так или иначе облачность — спасибо ей! — стала, наконец, уходить из-под нас: полоса фронта кончалась. Мы прибрали газ и покатились вниз, как на
салазках с огромной, десятикилометровой невидимой горы.
* * *
Снова мы — в который раз за этот день — на заданной высоте и заданной
скорости полета. Продолжаем безуспешные попытки закрыть створки мотора и
люков. Бортовой электрик Лосев вносит предложенная
— Командир! Давайте я пролезу в бомбовый отсек и посмотрю — может
быть, там, в концевых выключателях, заедание. .
Подумав немного, я спросил:
— У вас там есть чем привязаться? Какой-нибудь трос или веревка?
— Есть, командир. Здоровенный канат.
— Ну ладно. Разгерметизируем машину, откроете выход из своей кабины в
бомбовый люк, не снимая — смотрите! — парашюта, обвяжитесь канатом и
лезьте потихоньку. Кормовому механику обкрутить веревку вокруг стойки и все
время выбирать слабину.
И молодец электрик, обвязавшись канатом, полез в открытый бомбовый
отсек! Представьте себе, что это означает: отсек величиной с добрую комнату
отличается от нее прежде всего тем, что.. не имеет пола! Точнее, его «пол»
сейчас, разделившись на две половины, весь раскрылся наружу. Под ногами у
человека, медленно пробирающегося лицом к стенке по оставшемуся узкому
карнизу, многокилометровая пустота, за которой где-то глубоко внизу в
полупрозрачной дымке лежит земля. Идти трудно — бушующий воздушный
вихрь норовит оторвать смельчака от мелких реечек, уголков
225
и вырезов в конструкции, за которые он цепляется, Тянет назад тяжелый
парашют.. Хорошо, конечно, что он есть, но все равно сорваться и полететь вниз