Избранное в двух томах
Шрифт:
упал на облака снаружи, а вспыхнул от собственного, силой в миллион свечей,
источника, спрятанного в толще каждого из них.
Еще несколько минут — и мы вырвались в чистое небо. Мощный облачный
фронт остался позади.
Снова вокруг нас был разноцветный мир. В первый момент это показалось
даже немного лишним, чрезмерным, чуть-чуть безвкусным.
Впрочем, эстетика эстетикой, а лететь в чистом небе было проще, чем в муре.
Машина сама, почти не требуя
поглядывать на показания приборов да время от времени заполнять очередные
графы планшетов.
* * *
Первая половина полета подходила к концу.
Под нами внизу в полном разгаре шел бархатный сезон — там в жаркой
дымке лежал Крым.
Я включился во внешнюю связь и передал командной радиостанции
поворотного пункта нашего маршрута, что нахожусь над ними, прошу
зафиксировать пролет. И сразу услышал по-флотски четкий, доброжелательный
ответ:
— Вас видим. Приветствуем. Желаем счастливого обратного пути.
Я посмотрел вниз, на то место, где находился мой незримый с
шестикилометровой высоты собеседник, и увидел замечательную в своем роде
картину.
Три воды были подо мной!
Три разные, не похожие друг на друга воды. На юг — в сторону неясно
проступающих в дымке очертаний Анатолийского нагорья — простиралась
темно-зеленая у берегов и еще больше темнеющая над глубинами вода Черного
моря. На север от перешейка уходило мутно-желтое песчаного цвета Азовское
мелководье. А между восточным побережьем
221
Крыма и тонкой, едва различимой с высоты Арабатской стрелкой яркой лентой
выделялась малахитово-зеленая вода Сиваша. Три разные воды. .
Нет, все-таки хорошо, что мир цветной!.
Самолет лежит в глубоком развороте. И Крым и омывающие его
разноцветные воды медленно вращаются вокруг конца нашего левого крыла.
Штурман, поколдовав над навигационной линейкой, называет двузначную цифру
— наш обратный курс.
И вот мы идем этим курсом. Далеко впереди проступают очертания облачных
масс — к сожалению, зловредный фронт, так осложнивший наш полет на юг, никуда деваться не мог. Придется пересекать его снова.
Издали фронтальная облачность имеет вполне невинный вид — что-то вроде
гигантской порции взбитых сливок. Но мы уже ученые — знаем, что делается
внутри этих «сливок»! Залезать в них определенно не хочется. А верхняя кромка
облаков намного выше нас. Придется обходить фронт верхом (нам же было
велено действовать «по собственному усмотрению, сообразно обстоятельствам»).
И я перевел самолет в набор высоты.
Семь тысяч метров. . Восемь. . Девять. .
Только на десяти с половиной километрах неровные контуры верхней кромки
облаков стали проектироваться перед нами точно на линии горизонта — мы
вышли, наконец, на их высоту. И, надо сказать, вышли вовремя: фронт был уже
под нами.
«Двойка» шла над самыми облаками. Временами она даже врывалась в
отдельные выпучившиеся к небу верхушки и тут же, вздрогнув, будто
отряхиваясь, вновь выскакивала наружу. Перед нами бежала, то проваливаясь на
сто-двести метров вниз, то приближаясь и даже сливаясь с нами, тень самолета в
радужном ободке.
Подумав о том, что творится внутри подпирающей нас необъятной облачной
массы, я позволил себе удовлетворенно крякнуть: летим, мол, выше всякой
погоды и в ус себе не дуем. На сей раз мы ее, кажется, перехитрили!
Иными словами, я впал в легкомысленное самодовольство, и справедливая
судьба позаботилась о том, чтобы оно было достойно и без промедления
наказано. Сделать это судьбе было нетрудно, благо далеко не
222
одной лишь плохой погодой исчерпывается перечень возможных в воздухе
неприятностей.
Неожиданно наш корабль резко, будто кто-то схватил его за конец крыла, потянуло вправо. Чтобы парировать этот непонятный, а потому особенно
внушающий тревогу разворот, я энергично нажал на левую педаль руля
направления. Куда там! Всей силы моей ноги оказалось мало.
— Летчики, что с курсом? — недовольно спросил, обернувшись к нам, штурман.
Ответив ему только не очень ласковым взглядом, я бросил Аржанову!
«Помоги держать машину», — и стал поспешно крутить влево штурвальчик
триммера руля направления. Так втроем — триммер, Аржанов и я — мы, наконец, прекратили дальнейший заброс корабля с курса.
Но в чем все-таки дело? Кто с такой силой тащит наш самолет в сторону?
Первая мысль: отказал крайний мотор. Но нет, и по показаниям приборов и
на слух все моторы работают исправно.
Неужели что-то с управлением? В памяти еще свежа прошлогодняя история
на «МиГ-девятом», когда у меня в полете деформировались и разрушились
стабилизатор и руль высоты. Может быть, сейчас нечто подобное случилось с
килем и рулем направления?
— Экипажу осмотреть видимые части корабля.
Но едва успел я дать эту команду, как в СПУ раздался протяжный, явно
раздосадованный голос Беспалова:
— Вон он, сукин сын!