Избранное в двух томах
Шрифт:
Поэтому выполнял их на стоместном самолете экипаж, состоявший всего из двух
человек: двух летчиков-испытателей, работавших и за себя, и за бортинженера, и
за штурмана, и за радиста,
230 — Вот только за стюардессу не пришлось: пассажиров не было, — уточнял
Ковалев.
Действительно, вместо пассажиров огромный салон был загружен
металлическими чушками: полетный вес должен был быть полным.
Установив исходную скорость, Ковалев включал самописцы
несколько секунд, тянул — иногда плавно, иногда энергично — штурвал на себя, как бы вздыбливая машину.
Поначалу казалось, что самолет относится к столь бесцеремонному
обращению с собой более или менее снисходительно. Он дрожал, качался с крыла
на крыло, а затем, конечно, сваливался, но делал все это довольно вяло, так что
летчики успевали восстановить управляемость, не допуская выхода машины за
пределы допустимых для нее положений в пространстве.
Так повторялось раз, два, три, пять.. И вдруг при какой-то оказавшейся
неблагоприятной комбинации исходных параметров режима — скорости, высоты, темпа отклонения штурвала — огромный лайнер, мелькнув
разнесенными на десятки метров концами крыльев, энергично.. перевернулся на
спину!
Первое естественное движение летчиков — вертеть штурвал в обратную
сторону — оказалось абсолютно безрезультатным: элеронов корабль не слушался.
Еще мгновение — и машина перейдет в неуправляемое падение спиной вниз, из
которого вообще неизвестно, можно ли вывести ее в нормальное положение.
И тут Ковалев мгновенно сообразил: надо делать переворот через крыло —
фигуру, первую половину которой самолет, в сущности, уже выполнил
самостоятельно.
Реализация этого единственно возможного пути к спасению — выполнение
пилотажа на непилотажном самолете — конечно, требовала большого
хладнокровия и отличного владения машиной. Надо было каждую секунду
предельно точно дозировать отклонения штурвала, чтобы и скорость не разогнать
выше максимально допустимой, и не разрушить машину в воздухе чересчур
резким выводом из фигуры, и успеть закончить этот вывод до соприкосновения с
землей — словом, дело было не простое!
И вряд ли так здорово справился бы со всем этим Ковалев, если бы не владел, кроме тяжелых самоле-231
тов, также и истребителями, включая искусство высшего пилотажа. Иными
словами — если бы не был универсалом.
Большая часть виднейших наших испытателей — универсалы.
Многие из них, получившие широкую известность как испытатели тяжелых
кораблей, начинали с истребителей. Таковы В. К. Коккинаки, Я. И. Берников, А.
П. Якимов.
Реже случается
военный летчик-бомбардировщик П. Ф. Муштаев, он сразу заявил о своем
желании летать «на всем», в том числе и на истребителях. Начальство отнеслось
к этому скептически:
— Что ты, Павел Фомич! Тебе и годков ближе к сорока, чем к тридцати, да и
комплекцией бог не обидел, поздновато вроде на истребители. .
Так и не дали. И, как показало дальнейшее, не дали напрасно.
Вернувшись в самом начале войны в строй, Муштаев умолчал о том, что на
истребителях в жизни не летал, и получил назначение.. командиром вновь
формируемого истребительного авиационного полка.
Он прошел всю войну во главе этого полка, уверенно летая на своем Яке, в
чем могли убедиться все его однополчане, а также многие вражеские летчики —
особенно те восемь, которых он сбил лично, не считая уничтоженных им в
групповых боях. Вот тебе в «поздно на истребителях».
Похоже сложилась летная биография и у известного американского летчика-испытателя Бриджмена, очень интересные записки которого «Один в бескрайнем
небе» были изданы у нас в русском переводе.
Бриджмен воевал на тяжелом бомбардировщике, после войны летал на
двухмоторном пассажирском самолете, а затем, перейдя на испытательную
работу, получил широкую известность своими отличными полетами на
одноместном экспериментальном ракетном самолете «Скайрокет», в которых
дошел до невиданных в то время скоростей — без малого в два раза
превышающих скорость звука.
Прав был Корзинщиков. Летчик-испытатель должен уметь летать на всем!
232
* * *
И вот я снова на том же заводе, на котором около года назад готовился к
вылету на Ту-4 № 002.
Все знакомое, но в то же время новое.
Новое прежде всего тем, что у меня здесь теперь есть не только коллеги или
знакомые, но и настоящие друзья, с которыми нас связывает сделанная вместе
большая работа: многие часы, проведенные в воздухе на борту «двойки», и
некоторые особенно запомнившиеся, штучные минуты из этих часов. Такие вещи
забываются не скоро.
Теперь я на заводе «свой».
Впрочем, этим не ограничивается новое. Сама по себе «двадцатка» во многом
отличается от «двойки»: у нее легче управление, меньше искажают стекла
кабины, на ней установлена, наконец, противообледенительная система (нам бы
эту систему во время перелета в Крым). За прошедший год завод явно времени