Избранное
Шрифт:
Похоже, что возле этого острова кто-то тихо поет. Пожалуй, это поет Наташа. Скорее всего, это она… Кто может ночью петь возле островка? И видны две небольшие лодки. Они стоят на воде. Среди звезд. И словно чего-то ждут.
Пожалуй, надо плыть к ним. Осторожно плыть, не задевая веслами звезд. И слушать, как над водой медленно снижается далекий дым рыбачьего костра.
1962 г.
ДОМ НАД РУМБОЙ
В городке Вашем нет моря, и поэтому вечером он кажется пустынным. Только по узеньким улицам с крошечными черепичными домиками журчат быстрые темные речки. Мне показалось, что у Вас их там множество. И удивительно — не замерзают они даже зимой.
Вчера вечером я сидел в небольшом кафе, что внутри углового дома одной из Ваших главных улиц, напротив книжного магазина. Там было уютно и немного тоскливо, как это бывает осенними вечерами в кафе или чайных забытых провинциальных городков, все равно где — в Сибири, на Урале, в Карелии… В углу там стоит музыкальный ящик, в него нужно бросить монету, и он сыграет Вам пластинку. Пожилой мужчина все вставал из-за столика и опускал в этот ящик одну монету за другой. А игралась ему все одна и та же песня, какая-то грустная. Эта латышская песня походила на нашу «Позарастали стежки-дорожки…». Пела женщина. Пожилой мужчина, на вид рабочий, был хмелен, но оставался корректен и молчалив. Он только сидел, обхватив голову руками и закрыв глаза.
Мужчина сидел за моим столиком, и я хорошо видел его сухощавое лицо с отяжелевшими, морщинистыми веками. Вскоре музыкальный ящик замолчал, — кажется, испортился, — и молча сидел мужчина. Но потом он не выдержал и поднял на меня глаза. Глаза его были удивительной приветливой синевы. Ему хотелось поговорить. На довольно хорошем русском языке он мне начал рассказывать, будто в Вашем городе живет девушка, которая зимой бегает вокруг города на лыжах и купается в водопаде, летом она сплетает венки из одуванчиков, заходит высоко вверх по реке за город и пускает венки по течению. Она будто бы любит положить букет сирени кому-нибудь на крыльцо, только чтобы никто ее не видел. Она поет звучные песни, но делает это рано утром или далеко за городом. Она еще много чудесного…
Когда я вышел из кафе, было темно. В темноте за городом слышался гул водопада. Я долго ходил один по пустынным улицам и думал об этой девушке. Мне казалось, что ее нет на свете, все только выдумал этот пожилой человек с удивительными синими глазами. Но он так утверждал, что есть. Он даже говорил, что живет она в доме над Румбой и зовут ее Вентой. Он говорил, что ей даже можно написать письмо по этому адресу и она получит.
Вот я и пишу Вам. Если Вы есть на свете, ответьте мне. И мне станет радостно. Мне очень хочется, чтобы Вы были и чтобы я получил от Вас письмо.
Пишите мне в Михайловское,
на старую Мельницу.
P. S. Тот мужчина еще говорил, будто когда Вы смотрите на человека, тот начинает слышать в сердце гул водопада и его охватывает тревога. Правда ли это?
Вчера я приехал в Ленинград. Я здесь в командировке. И весь вечер ходил по улицам. Я выбирал улицы с каналами. Каналы здесь нынешней зимой тоже не замерзают. Когда по воде рассыпается какая-нибудь неоновая надпись, кажется, что это зерна катятся по волнам для какой-то важной птицы. Такие птицы сидят по краям одного мостика. Тяжелый снегопад опускался над ними. А птицы сидели молча и своими львиными лицами смотрели на прохожих.
Я очень люблю Ленинград, наверно не только потому, что здесь родился. Здесь можно долго ходить по набережным, по крылатым мостикам, по каналам. Но сегодня мне здесь так же одиноко, как тогда, в Кулдиге. Только тут повсюду слышится дыхание моря, и какое оно тревожное и мощное. На Невский лучше не выходить. Сколько там народу! На Невском кажется, что нет ни Кулдиги, ни Михайловского, ни моего маленького озера Маленца, ни Мельницы, в которой я живу.
А там, вокруг Мельницы, всю ночь, наверное, бегал заяц. И оставлял в сосняках и по холмам длинные петли своих бисерных следов. Может быть, там уже лежит письмо от Вас?
Напишите мне.
Интересно, чем Вы сейчас заняты? В такое утро, когда еще темно. Купаетесь в водопаде? Или бежите где-то на лыжах? А может, Вы проснулись, зажгли лампу и сидите у окна? Вы читаете стихи? Томик Пушкина?
Спой мне песню, как синица тихо за морем жила…Читаете ли Вы сейчас? Или что Вы сейчас читаете?
Пишите мне.
Мне кажется, вчера я видел Вас. Японская коробочка для лекарств черного лака висела на сером шнурке. На этой коробочке каким-то туманным золотом нарисованы три женщины. Одна стоит с опущенным в руке круглым веером, другая рядом, она просто чем-то увлечена. Обе смотрят на третью, совсем юную девушку, которая держит в руке игрушечный парусник. Она показывает этот парусник подругам, и по выражению лица чувствуется, что читает стихи. Вот эта девушка, по-моему, — Вы.
Я уверен теперь, что когда-нибудь приеду в Кулдигу и встречу девушку с маленьким парусником в руке.
Интересно, кто же Вы на самом деле? Может быть, Вы рыбачка и ловите в водопаде лососей? Поймаете лосося и отпустите. Тогда какая же Вы рыбачка? А может быть, Вы, скажем, шофер? Сейчас многие девушки работают шоферами. И приятно видеть девушку-шофера. Вы возите детей купаться на речку или бродить по янтарным замкам. Чтобы дети удивлялись и радовались. Или Вы развозите на своей машине цветы. Маленькие японские букетики цветов. Или простые цветы полевые. Полный кузов! А, теперь я знаю, кто Вы. Вы садовница! Вы сами выращиваете цветы. И потом берете их большим ворохом, выбегаете над Румбой и пускаете в воздух, как воздушные шары. По одному, по два, помногу. Они летят высоко над солнцем. Золотые, белые, малиновые…
Я пока еще в Ленинграде. Скоро домой. Я хочу верить, что на Мельнице меня ждет от Вас письмо.
Пишите мне.
Я домой вернулся рано утром. Автобус идет только до поселка который здесь у нас называют мерзким словом — Пушгоры. Получается что-то вроде гор Пушнины. В то время как это всего лишь Пушкинские Горы, которые раньше назывались Святыми Горами. При Пушкине. Какое счастье, что он не слышит этого страшного слова: Пушгоры.
Рассвет лишь только занимался, когда я спускался с холма от усадьбы к Мельнице. Холм алел на моих глазах, а заячьи следы по холму становились зеленоватыми. И синий глубокий след от валенок тянулся к Мельнице по переметенной тропе. Я сразу подумал, что это почтальон приходил к моей двери. Но ни в двери, ни под дверью письма я не нашел.
Может быть, почтальон письмо не очень аккуратно сунул под дверь, а ветер унес его? Где теперь найдешь письмо по сугробам… Да и Сороть не везде затянуло льдом. Я почему-то уверен, что письмо было. И как жаль, что теперь его нет.
Напишите мне другое письмо, но такое же хорошее, как первое, которое унес ветер. Я теперь все время буду дома. И ждать буду утром и вечером. И даже ночью.
Напишите мне.
В мою комнату заглянуло солнце, красное чистое солнце. И деревянные стены Мельницы стали янтарными, как те замки, в которые Вы возите детей. Так уютно и тихо здесь у меня. Сейчас разогрею окна. Они замерзли, пока я странствовал. И заварю чай.
Сегодня было тепло, светило солнце. Я на обед отправился домой, а вокруг все таяло. Я долго ходил по сугробам вокруг Мельницы. И по Сороти. И по Маленцу. Все искал то письмо, что унес ветер. Может быть, ворона унесла его куда-нибудь в клюве. Нашла в кустах и унесла. Вороны часто таскают что попало.
Ну, теперь Вы скоро получите мое последнее письмо. И еще напишете мне. Только не обижайтесь на мою неаккуратность. Я вечно такой несобранный. Кто-нибудь другой обязательно нашел бы такое письмо. А у меня не получилось. Да я и не виноват. Я просто слишком долго не был дома. А здесь такие ветры! На перешейке между Соротью и Маленцом. Недаром здесь и была поставлена в старое время Мельница. Вот письмо и унесло. Из-под двери.
Интересно, что Вы сейчас делаете? Стоите над водопадом? Или просто ходите по городу? Или сидите у окна? А может быть, едете с обеда на работу? И совсем не думаете обо мне… В вашем городе нынче, наверное, нет снега совсем.
Ну, будьте здоровы. Пишите мне. Бегу на работу — надо починить механическую канарейку для Дома в Тригорском.
Пишите обязательно.
Вот я пишу Вам уже второе письмо за день.
Пришел домой. Стемнело. Поднимается ветер. По стенам шумит. Свеча на столе так и раскачивается. Мы Мельницу восстановили недавно, и свет сюда еще не проведен. А может быть, и совсем проводить его не станем. Кругом темно и ветер. За окнами несутся какие-то синие полосы. И кажется, что Мельница, и я, и свечка — все куда-то улетаем. И высоко над землей.
Вдруг все стихло. И только чувствуется, что ветер меняет силу. И вдруг что-то пронеслось над озером. Белое. И поднялось высоко, и закувыркалось, как платок. Мне почудилось, что это большой конверт. Он летел прямо на окно. Он оказался совсем близко. И вдруг ударился в раму. И разлетелся на мелкие дребезги.
И снова повалил снег.
Я думаю о Вас. Я даже не могу представить, чем Вы сейчас заняты. Мне кажется, что ветер повсюду. Мне просто приятно, что Вы есть на свете. Как это удивительно — подняться по реке за город и оттуда по течению вниз пускать венки. Венки из одуванчиков. Или еще удивительней — лететь над городом. Лететь и разбрасывать цветы по ветру. По ветру над городом бросать одуванчики.
Ну, пока. До свидания. Я, кажется, засыпаю. Опять все гудит, по стенам хлещет снег, а может быть, дождь. Крылья моей Мельницы дрожат и рвутся с места. От этого сдается, будто кто-то стучит в стену. Как в дверь.
Вчера я встретил девушку, она шла откуда-то из-за Савкиной горки и рассеянно смотрела по сторонам. Она издали заметила меня и чуть поклонилась. Я не ответил ей, потому что не был уверен, мне ли она поклонилась. Да и поклонилась ли вообще… Может, мне все только показалось. Ведь иногда случается, человек и не думал кланяться, а ты решил, что он тебе поклонился.
А я тоже шел вдоль Сороти.
И так мы сблизились невдалеке от моей Мельницы. И тогда девушка совершенно явственно поклонилась и сказала издали: «Здравствуйте». Я никогда ее не видел раньше. А она со мной поздоровалась. И еще она сказала:
— Сегодня к вечеру начнется половодье. Вон как вода прибывать начала.
— Откуда вы это знаете? — сказал я.
— Да это просто глазами видит всякий, — сказала девушка и улыбнулась.
И к вечеру действительно начала прибывать вода.
Я весь вечер думал об этой девушке. Откуда она могла появиться? Может быть, это Вы приезжали к нам? Да не решились ко мне зайти. Или просто я Вам не приглянулся. Девушка была под белым пуховым платком, в коротком полушубке, в белых брюках и в белых коротких сапожках.
Если это были Вы, напишите мне.
Наконец-то письмо пришло. Сегодня утром наша методист Катя вышла к Мельнице и показала мне его издали. Дело в том, что мою Мельницу отрезало разливом, и я теперь как на острове. Все вокруг меня слилось в целое море — и Кучане, и Сороть, и Маленец. Только льдины стучат ко мне в Мельницу. Катя хотела мне письмо отдать, да так и осталась на краю разлива. Отрезало меня за ночь.
Жаль, нет лодки. Когда теперь я выберусь? А Катя ушла. Буду коротать время, пока лодку не подгонят. И все это время буду Вам писать.
Это большое половодье поднялось перед самой полночью. Разгулялся ветер. Лед начало крошить. Дождь посыпался. Такой гул пошел, словно от Румбы, от Вашего удивительного водопада. Гудит — и все. Мне даже стало казаться, что я в Кулдиге. Будто я стою под горой, а на горе замок. Замок весь целехонький, огни горят в окнах, а на башнях грохочут железные знамена. У нас такие знамена называли прапорами. А как, интересно, у Вас они назывались?
Вот и лодка появилась. Ну, пока. Пишите мне.
А может быть, письмо не от Вас? Может быть, Вас вообще нет на свете? А только тот человек все выдумал? Письмо от кого-то другого?
Ну, еще раз пока. Пишите мне.
Лодка шла не ко мне. К Мельнице вообще невозможно подойти на лодке. Лед из Маленца потащило в Сороть, и Мельницу стиснуло льдами. В дверь вошла вода. Вода поднимается по лестнице. Может случиться так, что я проснусь, а в комнате вода.
Дождь за окном стихает. Я сижу за столом и думаю о Вас. Я смотрю за окно и вспоминаю Ваш город. А представляется он мне таким, какой был много веков назад. Я вижу замок, я слышу там, за стенами, говор, слышу лай собак. Говор и лай доносятся сквозь какие-то призрачные звуки, как будто звучит клавесин. Огни горят спокойно. Но сколько в них было тревоги в те неспокойные времена. И здесь, на наших крепостях, и там, у вас. И я не могу себе представить, что мы когда-то воевали. Мои предки ходили к Вам, а Ваши сюда. И подстерегали друг друга в засадах, рыли волчьи ямы. И убивали. Ведь это мог быть я. И мог бы захватить ваш город и сжечь его. И Вы сгорели бы. Какое счастье, что мы не жили в то страшное время. И какое счастье, что оно больше никогда не повторится.
А теперь я вижу, Вы, как Царица весны, идете над рекой за городом и пускаете по течению золотые венки из одуванчиков. А потом Вы летите в небе и разбрасываете над городом цветы. А в кафе сидит очарованный и хмельной мужчина, он рассказывает о Вас незнакомым людям. Кто он, этот мужчина? Мне кажется, он мне родной, и я люблю его. Я его люблю за то, что он живет в одном с Вами городе.
Дождь утих. Облака над разливом разметало, взошла луна. После дождя все блестит. А льдины сгрудились, как замшелые серебряные острова, и звенят. Осыпаются. И кажется, что в небе кто-то играет на клавесине.