Избранное
Шрифт:
— Записан… за мной, — говорит старуха отрывисто, — бог дал… бог и взял…
В камере судьи Табуновой всегда много слушателей. Эту большеротую худенькую женщину уважают за лаконичные и меткие вопросы, за особенную ясность и простоту, за терпеливость и ровность.
Иногда о ней говорят:
— Табунова? Это рыженькая? Она весь кодекс наизусть помнит.
Табунова знает кодекс ровно настолько, чтобы выводы, сделанные во время процесса, немедленно приняли конкретную форму.
Нужно знать кодекс, но для того, чтобы пользоваться им, необходимо обладать уменьем не только подбирать соответствующую статью. Судей-формалистов снимают безжалостно, а иногда и самих сажают на скамью подсудимых.
Есть обстоятельство, которое позволяет ответить, откуда у молодого судьи эта трезвая убежденность, непримиримость и логика. Клавдия Андреевна Табунова — педагог, судья и прежде всего большевичка. Она смотрит на подсудимых глазами класса-победителя. В этом ее сила.
Ей знакомо римское право. Она терпеливо разбирала на семинарах кодекс Юстиниана… Два года Табунова училась в вузе. Она и сейчас по вечерам перечитывает «Историю Верхсуда и его возникновение».
Уголовный кодекс обязателен для судьи, так же как боевой устав для красного командира. Но пользоваться уставом может тот, кто знает обстановку. Поэтому так изрезаны, исчерканы синим карандашом номера «Правды» на столе судьи Табуновой. Поэтому каждый день путешествует закладка по страницам ленинского шеститомника. «Что делать?» — рабочая книга судьи Табуновой, оперативное руководство, которое позволяет взглянуть дальше камеры суда четвертого участка.
Судьей Табунова стала неожиданно для себя. Биография ее замечательна своей повторимостью. Таких биографий, наполненных волевой устремленностью и дисциплиной, в архивах партии сотни тысяч… Была комсомолкой со дня основания организации в Казахстане. Кончила педтехникум. Работала в женотделе. Любую путевку райкома принимала без разговора. Брала полотенце, блокнот, смену белья и ехала, куда пошлют: заготовлять хлеб, раскулачивать баев, учиться на прокурора. Ей подбрасывали анонимные записки. Грозили изнасиловать, пристрелить. Она пожимала плечами и продолжала убеждать, разоблачать, отыскивать ямы. Вероятно, в таких поездках будущий судья приобрел умение различать противника под любой личиной. Она получила классическое образование среднего активиста-партийца нашего времени. И никакая лекция, никакая статья о сопротивлении кулаков не могли показать Табуновой тактику классового врага яснее, чем пшеница, скрытая в двойной стене пустого амбара.
До последней путевки Табунова была педагогом-обществоведом. Несколько лет она терпеливо разъясняла ребятам, что такое конституция и какая разница между президентом и председателем ЦИК. Она работала уже инспектором наробраза, когда ее снова вызвал райком. Оказывается, суд в районе был оголен, — за судейскими столами сидели живые приложения к уголовному кодексу. В учраспреде Табуновой сказали:
— Придется, Клава, семилетку оставить — юристом будешь. Посылаем в нарсуд.
— Надолго? — спросила она.
— Неизвестно.
— Навсегда?
— Может быть…
И вот Табунова пристально смотрит на подвижного человека полувоенного, полугражданского вида. Он заместитель председателя артели «Коммунальная очистка». Дело страшно разбухло. В нем сотни справок, расписок, квитанций, доверенностей, ордеров, показаний. Обвиняемый смотрит в глаза судьи и, волнуясь, убежденно говорит:
— Я человек интеллигентный! Я удивлен. Мне инкриминируют невозможные вещи…
Но Табунова видит ясно. Растрачено девять тысяч рублей. Украдены сено, овес. От истощения пало двадцать коней. Артель «Коммунальная очистка» полна спекулянтов, коммунист председатель — растяпа, а его юркий чистенький заместитель — прохвост. Никакие справки и возмущенные жесты не могут скрыть грязного жульничества… И суд определяет: семь лет…
Дело о краже кровельного железа для школы. Дело о краже двух мешков отрубей. Дело о хищении картофеля. Приговор вынесен. Братья Асеевы и Грушин осуждены судьей Табуновой за разворованную картошку, но коммунист Табунова не успокаивается. На отдельном листке она пишет:
…«Суд обращает внимание КК Сталинского райкома на поступки членов партии — управляющего заготконторой Фролова и ответственного исполнителя Королева. Суд просит КК принять соответствующие меры к членам партии Фролову и Королеву и обратить внимание на проверку работы базы и состояние приемного пункта»…
Фролов и Королев картошки не крали. Табунова-судья не может посадить их на скамью подсудимых, но Табунова-коммунистка заметила безответственность и безволие хозяев базы.
На судебном языке записка эта называется частным определением. А говоря проще, хозяйским замечанием хорошего коммуниста.
Суд закончен. Камера пуста, но Клавдия Андреевна не уходит. Она судья, секретарь ячейки и, кроме того, консультант. В соседней комнате молодуха с лоскутным свертком в руках третий час требует у секретарши:
— Вызовите ту… рыженькую. Мне ей два слова.
Табунова выходит к барьеру. Женщина с ребенком улыбается ей как старой знакомой. Все понятно.
— Не платит? — спрашивает судья, взглянув на сверток. — Давно?
— Не платит, — вздыхает женщина, — третий месяц…
Так возникает новое дело, «о неплатеже алиментов».
Разве можно отказать в разговоре литейщику «Серпа и молота». У него только один вопрос: нужно ли заявлять в суд, если его избил под пьяную руку приятель? Судиться или плюнуть на это дело?
Литейщику неизвестно, что в его же цехе работает товарищеский суд завода.
…И вот, наконец, Клавдия Андреевна заканчивает день. Она бегло просматривает дела на следующее заседание. «Кража кошелька с пятью рублями», «кража белья», «дело о хищении трех пар ботинок».
— Страшно интересно, — говорит она, растирая озябшие пальцы, — одни крадут, а другие смотрят. Здесь тоже частного определения не избежать.
…Судья четвертого участка живет на другом конце города. Это отчасти удобно: в трамвае судья Табунова читает беллетристику.
Она расстегивает портфель и достает старую книгу со вздыбленным конем на обложке. Книги о гражданской войне — ее старая комсомольская слабость.
И вдруг Табунова спохватывается и бежит к выходу. Какая досада. Увлеченная книгой, она проехала свою остановку. К квартире надо ехать обратно три остановки.
1934
Операция доктора Бага
Зимой 1913 года Иван Пакконен внезапно ослеп.
Как это случилось, не смогли объяснить ни сельский фельдшер, ни врач петербургской больницы, к которому доставили молодого слепца.