Избранное
Шрифт:
— Те-те… не так быстро, — сказал он, улыбаясь. — Возьми куртку… Веревка в кармане. Все-таки тебе кое-что придется выуживать со двора.
Он накинул на плечи Нагано свою теплую куртку и сказал более тихо:
— Лови рыбу на рассвете… Не сдавайся… Ну, быстрей!
Подгоняемый возгласами товарищей, штамповщик ринулся кверху. И вовремя. Растолкав толпу, полицейские прорвались к трубе.
Нагано уже поднялся на первую площадку, когда у себя под ногами заметил кружок полицейской фуражки. Одновременно он услышал, как на дворе заорали:
— Нагано, выше!
— Скорей! Не оглядывайся!
— Ударь его по башке!
Их разделяло не больше пятнадцати метров. Чтобы выиграть время, Нагано побежал по лестнице рысцой, как бегают матросы по штормтрапам [67] . И когда наконец он выбрался на верхнюю площадку, полицейский отдувался на первой.
Постепенно Нагано успокоился. Он видел запрокинутые к нему лица и вытянутые руки. Да и сама труба казалась огромной закопченной рукой, которую подняла к нему толпа. На железной площадке штамповщик чувствовал себя, как на ладони этой дружественной руки. Поэтому, когда полицейский добрался до верхней площадки, Нагано встретил его со всем азартом, который придает молодости уверенность в поддержке.
67
Штормтрап — мягкая лестница с деревянными ступеньками, опускаемая по наружному борту.
Он так орал и брыкался ногами, что преследователь был вынужден, как черепаха, втянуть голову в плечи. Но это был настойчивый пожилой полицейский с седеющими висками и толстой шеей упрямого человека. Он сопел и ругался сквозь зубы. Через несколько минут он снова пытался поймать Нагано за штанину и получил такой сильный толчок голой пяткой в лицо, что едва не выпустил перекладины.
Штамповщик отбивал атаки с профессиональной точностью голкипера. В конце концов, действуя одними ногами, он заставил полицейского отступить и услышал, как тот, удаляясь, заворчал:
— Вот дрянь! Посмотрим, как ты будешь дрыгать ногами у нас в участке.
Раскрасневшийся Нагано остался один на завоеванной высоте. Возбужденный легкой победой, он готов был спустить вниз самого надзирателя. Но лестница была пуста.
Он осматривал город с видом победителя. Это была самая высокая труба во всем городе. Она поднималась над другими заводами, как труба океанского парохода над трубами угольщиков. Даже входившие в порт корабли видели прежде всего прославленную открытками трубу господина Миура и только потом дом братьев Иосуке и другие достопримечательности города.
Нагано видел все: погруженные в утреннюю тень переулки, ручейки рельсов, теннисные площадки посольств, окружающий храмы пригородный парк, порт, где катера казались креветками, даже дно моря, покрытое ржавыми пятнами водорослей.
За бухтой виднелся голый берег. Вдоль берега, вдоль всей Японии бежала на юг бесконечная волна.
Но лучше всего виден был голубой от спецовок фабричный двор. Бастовали все цехи. Сотни лиц были обращены к железной площадке. Сотни ртов произносили имя Нагано, известное до сих пор только на футбольной площадке спортивного клуба.
До полудня он слышал смех и одобрительные возгласы. Затем толпа стала расходиться. Многие ушли обедать в соседние харчевни, остальных разогнала полиция. Остались только два пикета — в переулке и у ворот.
Нагано попытался устроиться поудобнее. Но на железной площадке нельзя было даже вытянуть ноги. В конце концов он слегка задремал, пропустив из осторожности руки сквозь решетку.
Он очнулся от холодных брызг, попавших ему в лицо, и, вскочив на ноги, увидел, как сторож и трое пожарных, пустив в ход моторную помпу, поливают площадку из брандспойта.
Несколько пикетчиков пытались вырвать кишку. Толстая водяная дуга раскачивалась в воздухе, то падая в трубу, то обдавая брызгами площадку. Наконец кто-то догадался разрезать шланг; пожарные оттащили помпу к сараю, но Нагано уже основательно промок. Чтобы не схватить воспаления легких, он снял мокрый брезент и фуфайку и размахивал руками до тех пор, пока дующий с севера ветер не показался ему теплым.
Наступили сумерки. На трубе вспыхнули огромные аргоновые трубки рекламы. Нагано ощупал брезент: сырой, совсем сырой… Он снова принялся приседать и размахивать руками, освещаемый мертвым, голубым светом аргона.
Часы на вокзальной площадке показывали два. Уличные торговцы давно закрыли палатки. Огромная панорама у входа в кино погрузилась в темноту. Господа офицеры, пересмеиваясь, проехали в такси заканчивать попойку в публичных домах. А Нагано все прыгал на своей железной площадке.
Наконец он услышал знакомый резкий голос Такеда:
— Ано нэ… Нагано!.. Не зевай!..
Он быстро опустил веревку и через несколько минут вытянул целую посылку. В старенький футон была укутана чашка, полная риса и крошеных яиц, десяток мандаринов и, самое главное, термос с горячим чаем. На дне стаканчика Нагано нашел записку. Такеда предупреждал, что хозяин настроен решительно. Возможно, придется просидеть на трубе еще несколько дней.
Ждать так ждать… Горячий чай настроил штамповщика еще более энергично. Он выкурил сигарету и, закутавшись в футон, скорчился на площадке.
…Шел пятый день, а конца забастовки еще не было видно. Три раза полиция пыталась снять с трубы живой флаг, и три раза он отбивался к великому торжеству заполнявшей двор толпы. Жизнь на трубе приняла даже несколько размеренный характер. В шесть утра Нагано просыпался от скрипа, писка и стука раздвигаемых ставен и стен. В восемь появлялись полицейские. В десять у конторы останавливался коричневый лимузин господина Миура, делавшего вид, что не замечает забастовки. На рассвете Нагано выуживал со двора очередной завтрак и записку.
Впрочем, особых новостей в записках не было.
«…Господин Миура обещал полицейским за очистку трубы пятьдесят иен наградных… Не зевай».
«…Контора отказывается разговаривать».
«…Механики тоже бастуют. Господин Миура беседовал с репортерами и сказал, что заказы будут выполнены в срок».
Только на пятый день Нагано прочел:
«Контора приняла делегатов. Миура-сан уступает пять сэн. Держись!»
Последнюю записку Нагано прочел с трудом. Горели губы. Кровь шумела в ушах. Ночью было так холодно, что Нагано не мог согреться даже под футоном. Вероятно, когда работали печи, труба была теплой, по теперь ее бока, железная площадка, поручни — все было затянуто чистыми кристаллами инея.