Избранные произведения
Шрифт:
— Я соскучился о маме. Можно навестить ее на этой неделе?
— В субботу, пожалуйста.
— В субботу? Ах да! Попросите маму, пусть пришлет за мной в субботу! В субботу! В ближайшую субботу, конечно? Пусть обязательно пришлет за мной.
Глава LXIII
ПРЕРВАННЫЙ СОН
С нетерпением ожидал я субботы. А пока сны не давали мне покоя. Однако не буду приводить их здесь, дабы не удлинять повествования. Один сон я все-таки вкратце расскажу, точнее даже два: второй вытекал из первого, если не был его продолжением. Слова мои довольно туманны, уважаемая читательница, но всему виной ваш пол, смущавший покой бедняги семинариста. Не будь на свете женщин, вместо
89
Энциклика — обращение римского папы ко всем подчиненным ему церквам.
Послушайте, какой сон мне приснился. Я увидел, как один из кавалеров беседовал с моей подругой, стоя под ее окном. Я побежал туда, но щеголь скрылся; я бросился к Капиту, рядом с ней стоял отец, вытирая слезы и уныло глядя на лотерейный билет. Ничего не понимая, я собирался обратиться к нему с расспросами, однако он сам мне все объяснил: кавалер показал ему список выигрышей по лотерее, и выяснилось, что билет Падуа под номером 4004 не выиграл. Сосед не мог понять, как на номер со столь загадочной и чудесной симметрией цифр не выпал главный выигрыш, — наверное, колесо испортилось. Пока он говорил, Капиту дарила мне глазами всевозможные выигрыши, и крупные и мелкие. А главный приз мне надлежало получить из ее уст. Здесь-то и начинается второй сон. Падуа со своими несбыточными мечтами исчез. Капиту выглянула в окно, я тоже окинул взглядом улицу — она была пустынна. Я сжал Капиту в объятиях, что-то пробормотал и… проснулся.
Интересно не то, какой сон приснился мне, а настойчивость, с которой я пытался снова заснуть и увидеть его продолжение. Никогда и никому не постичь упорства, с каким я закрывал глаза, стараясь забыться. Но все напрасно: я бодрствовал до самого рассвета. Лишь под утро сон смилостивился надо мной, однако ни кавалеров, ни лотерейных билетов, ни крупных или мелких выигрышей мне больше не приснилось. В ту ночь я больше не видел снов и плохо занимался на следующий день.
Глава LXIV
МЫСЛЬ И СОМНЕНИЕ
Когда я перечитал предыдущую главу, мне пришла в голову одна мысль, но тут же я впал в сомнение, надо ли излагать эту идею, банальную, как солнце или луна, которые появляются на небе каждый день и каждый месяц. Я отложил рукопись и огляделся по сторонам. Как ты уже знаешь, читатель, мой дом в предместье Энженьо-Ново по размеру, расположению комнат и отделке — точное повторение старого особняка на улице Матакавалос. Мало того, я говорил во второй главе, что целью моей было связать воедино начало и конец жизни, в чем я, к сожалению, не преуспел. Не удалось мне и увидеть опять сон, приснившийся в семинарии. Мне кажется, что главное занятие людей в старости — крепко смыкать глаза, в надежде продолжить сновидение, прервавшееся в юности. Такова мысль — тривиальная и в то же время вечно новая, которую я не хочу оставлять в книге, а записываю лишь начерно.
Прежде чем закончить главу, я спросил ночь: отчего сны так мимолетны, что исчезают, стоит лишь открыть глаза или перевернуться на другой бок. Ночь не ответила мне. Она была чудесно хороша, холмы вырисовывались в лунном свете, царило глубокое молчание. Я снова задал свой вопрос, и тогда ночь призналась мне, что сны отныне не подвластны ей. Некогда они обитали на острове, во дворце Лукиана, откуда ночь рассылала их в разном обличии. Но времена переменились. Античных снов уже
Это был явный намек на Филиппины. Поскольку мне не по душе политика, а тем более политика международная, я закрыл окно и решил лечь спать. Теперь мне уже не нужны ни античные, ни другие сны, порожденные памятью или дурным пищеварением, с меня довольно спокойного, мирного сна. А утром, со свежей головой, я продолжу свой рассказ.
Глава LXV
ПРИТВОРСТВО
Наступила суббота, за ней промелькнули другие дни, и в конце концов я привык к своей новой жизни. Я жил то дома, то в семинарии. Священники относились ко мне хорошо, семинаристы тоже, а лучше всех — Эскобар. Уже через полтора месяца я готов был поделиться с ним своими горестями и надеждами; но Капиту удерживала меня.
— Эскобар мой преданный друг, Капиту!
— Но мне он не друг.
— Ты можешь тоже с ним познакомиться; он хочет нанести визит маме.
— Все равно ты не имеешь права открывать секрет, касающийся не только тебя, но и меня; я не разрешаю ничего говорить.
Она была права, я согласился с ней и умолк. Вернувшись из семинарии в первую же субботу, я прибежал к ней, но она тотчас отослала меня домой.
— Иди, я тоже скоро буду у вас. Донье Глории, конечно, захочется побыть с тобой подольше.
Словом, моя подруга проявляла во всем удивительную ясность мысли, и я мог бы свободно обойтись без третьего примера, но ведь примеры для того и созданы, чтобы их приводить. В мой третий или четвертый приезд домой моя мать, задав тысячу вопросов о том, как со мной обращаются, как я учусь, с кем дружу, как сплю, как себя чувствую, — словом, исчерпав все темы, какие способна изобрести материнская нежность, испытывая терпение ребенка, — обратилась к приживалу.
— Сеньор Жозе Диас, вы и сейчас сомневаетесь, что из него выйдет хороший священник?
— Превосходнейшая…
— А ты, Капиту? — прервала моя мать, обращаясь к девочке, присутствовавшей при разговоре. — Не правда ли, из нашего Бентиньо выйдет прекрасный священник?
— Да, сеньора, — убежденно ответила Капиту.
Мне не понравилась ее убежденность. Так я и сказал на следующее утро у них в саду, впервые упрекнув подругу в том, что мое поступление в семинарию ни капли ее не огорчило. Капиту очень серьезно спросила, как же ей надо вести себя, когда нас и так подозревают: дома она проводила безрадостные дни; это могут подтвердить родители. Мать даже намекала ей, что пора бы выкинуть меня из головы.
— А с доньей Глорией и доньей Жустиной мне приходится казаться веселой: вдруг они подумают, что предостережение Жозе Диаса имело основание. А уж если такая мысль придет им в голову, они будут стараться разлучить нас и не станут приглашать меня…
Да, именно так: надо притворяться, чтобы усыпить подозрения и по-прежнему пользоваться свободой, а в то же время исподволь идти к намеченной цели. Прекрасным дополнением к этому примеру служит беседа, происходившая на следующий день во время завтрака; дядя Косме сказал, что ему не терпится поглядеть, как я буду благословлять народ после мессы, в ответ мать сообщила, что несколько дней тому назад, когда речь зашла о девушках, рано выходящих замуж, Капиту заявила: «А меня будет венчать падре Бентиньо: надеюсь, его скоро посвятят в сан!» Дядя Косме рассмеялся от души. Жозе Диас тоже улыбнулся, лишь тетушка Жустина покачала головой и вопросительно посмотрела на меня. Не выдержав ее взгляда, я уткнулся в тарелку. Но есть мне совсем не хотелось, я был так доволен столь ловким притворством Капиту, что ничего не видел и не слышал вокруг. Сразу после завтрака я передал ей разговор. Капиту улыбнулась.