Избранные произведения
Шрифт:
— Нет, нет, не я твой папа!
Глава CXXXVIII
ВХОДИТ КАПИТУ
Когда я поднял голову, передо мной стояла Капиту. Неожиданное появление сына, а затем и матери можно принять за театральный эффект, а между тем ничего странного в этом не было: перед тем как отправиться к мессе, Капиту всегда заходила поболтать со мной. Правда, в последнее время разговор у нас не клеился; я едва смотрел на нее. Но она не теряла надежды.
На этот раз я пристально взглянул на Капиту, и она показалась мне бледной как смерть. Наступило молчание, продолжавшееся целую вечность, ибо в момент сильных душевных переживаний
— Нечего и объяснять, — сказал я.
— Неправда; почему у тебя и у Иезекиила слезы на глазах? Что у вас произошло?
— Разве ты не слышала?
Капиту ответила, что не разобрала слов. Конечно, она прекрасно их слышала, но признаться в этом означало бы потерять надежду на примирение. Не рассказывая эпизода с кофе, я повторил ей слова, которыми заканчивается предыдущая глава.
— Что? — переспросила она, словно не расслышав.
— Иезекиил не мой сын.
Велико было изумление Капиту, перешедшее в негодование; оно могло бы сбить с толку даже свидетелей в суде. Я слышал, что у нас свидетелей нанимают за деньги, хотя сильно в этом сомневаюсь, ибо адвокат, открывший мне это, проиграл дело. Но существуют или нет подложные свидетели, на сей раз сама природа присягнула за себя — как тут было не поверить. Поэтому, не слушая Капиту и не глядя на нее, я в третий раз с огромной убежденностью повторил свои слова. Помолчав, Капиту произнесла:
— Такое оскорбление можно объяснить лишь твердой уверенностью; а между тем, если бы у тебя возникло малейшее подозрение, ты не сумел бы его скрыть. Откуда взялась у тебя подобная мысль? Отвечай, — продолжала она, видя, что я молчу, — отвечай, теперь мне не страшно услышать остальное, хуже быть не может. Отчего ты так решил? Да ну, Бентиньо, произнеси хоть слово. Прогони меня потом, но сначала все скажи.
— Есть вещи, о которых не говорят.
— Тогда не стоило вообще затевать разговор, а уж теперь договаривай.
Капиту села в кресло у стола. При всем своем смущении она вела себя не как обвиняемая. Я попросил ее не настаивать.
— Нет, Бентиньо, или выскажись до конца и дай мне возможность оправдаться, или давай разойдемся; я больше не могу!
— Наш развод — дело решенное, — возразил я, поймав ее на слове. — И лучше не говорить друг другу лишнего; пусть каждый уйдет со своей обидой. Но раз сеньора настаивает, пожалуйста.
Однако не успел я заговорить о любовных похождениях Эскобара, как она рассмеялась непередаваемым смехом — и произнесла печально и в то же время иронически:
— Ах, теперь покойники! Ты ревнуешь даже к мертвым!
Капиту встала и поправила накидку. Она вздохнула, да, по-моему, она вздохнула, а я, жаждавший полного ее оправдания больше всего на свете, понес бог знает какую чепуху. Капиту презрительно на меня взглянула и пробормотала:
— Я знаю, в чем дело: случайное сходство… Воля божия все объясняет… Ты смеешься? Это естественно. Ты не веришь в бога, хоть и учился в семинарии, а я верю… Однако довольно, нам больше не о чем говорить…
Глава CXXXIX
ФОТОГРАФИЯ
Клянусь, я почти поверил, что являюсь жертвой самообмана и галлюцинации; но тут раздался голос Иезекиила: «Мама! Скорее! Мы опоздаем к мессе!» Приход его возвратил меня к действительности. Мы с Капиту невольно взглянули на фотографию Эскобара, а потом друг на друга. Смущение ее было равносильно признанию. Мальчик так удивительно походил на Эскобара, что не требовалось фотографии моего друга в детстве — ее заменял
Глава CXL
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ЦЕРКВИ
Я остался один, тут бы взять и выпить кофе. Так нет, представьте себе, я уже не хотел умирать. Смерть казалась мне прежде единственным выходом, а теперь нашелся другой выход, не столь безрассудный; он оставлял возможность для искупления вины. Заметьте, я говорю не «прощения», а «искупления». Как бы то ни было, я отклонил мысль о самоубийстве и стал ожидать возвращения Капиту. Она задержалась дольше обычного, и я начал побаиваться, не пошла ли Капиту к моей матери, но опасения мои оказались напрасными.
— Я поверяла богу мои горести, — сказала Капиту, вернувшись из церкви, — и поняла, что нам необходимо расстаться; я готова к этому.
Она потупила взор, явно ожидая возражения или протеста с моей стороны. Она рассчитывала на мою слабость или неуверенность в отцовстве Эскобара, но ошиблась. Должно быть, новые и сильные переживания сделали меня другим человеком. Правда, это не сразу стало заметно. Я ответил, что подумаю и сообщу ей о своем решении. В действительности все уже было обдумано и решено.
Мне пришли на ум слова покойного Гуржела, показывавшего мне портрет своей жены, похожей на Капиту. Наверное, ты помнишь их, читатель; а если нет, то просмотри главу, где о них говорится, я забыл ее номер — она не длинная. Речь в ней идет о том, что встречаются удивительные сходства… С тех пор, оставаясь один в кабинете, я постоянно размышлял о Иезекииле, и черты его лица помогали мне разгадывать непонятые черты Эскобара. Я по-новому истолковывал всплывавшие в памяти случаи, встречи, отдельные слова, на которые прежде по слепоте своей не обращал ни малейшего внимания. Я припоминал, как застал Капиту и Эскобара вдвоем, как смеялся над их секретами, как она проговорилась во сне… Я был ошеломлен — куда же смотрела моя ревность? Почему я не задушил их в тот день, когда любовался двумя ласточками, сидящими на телеграфном проводе, а у меня за спиной другие птички обменивались нежными взглядами; стоило мне отвернуться от окна, как они тотчас отводили глаза друг от друга и весело болтали со мной. Рассказ о ласточках привел их в восхищение; правда, Эскобар заявил, что предпочел бы этих ласточек жареными. «Я никогда не ел ласточкиных гнезд, но, вероятно, они вкусные, раз китайцы выдумали такое кушание!» Мы с ним заговорили о китайцах, перешли на классиков, писавших о них, а Капиту, сославшись на скуку, удалилась к себе. Я отчетливо вспомнил все это, а тогда ничего не заметил.
Глава CXLI
РЕШЕНИЕ
Вот как мы поступили. Собрались и поехали в Европу, но не для развлечения или осмотра достопримечательностей. Ни новшества, ни древности нас не интересовали. Остановились мы в Швейцарии. Иезекиила отдали в местную школу. Родному языку его должна была обучать учительница из Рио-Гранде, приглашенная в качестве компаньонки для Капиту. Устроив таким образом свою жизнь, я вернулся в Бразилию.
Месяца через два Капиту начала писать мне письма, я отвечал ей холодно и кратко. Ее письма были смиренные, беззлобные, скорее даже ласковые и полные тоски; она просила меня повидаться с ней. Через год я побывал в Европе, не заехав к ним, на следующий год повторилась та же история. Когда я возвращался домой, люди, помнившие Капиту, справлялись о ней, и я отвечал, как будто вчера с ней расстался; ведь и путешествия мои предпринимались с целью создать такое впечатление и обмануть общественное мнение. Наконец…