Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ)

Бём-Баверк Ойген фон

Чем объяснить все эти парадоксальные явления? Чем объяснить возникновение австрийской школы как последовательной экономической теории, [49] которая пытается все важнейшие экономические категории объяснить на основании общей теории потребностей? Чем объясняются все эти многочисленные экскурсии в область натурального хозяйства?

Теория последовательного субъективизма, по нашему мнению, может получить объяснение лишь на основании сопоставления теорий экономистов-математиков и австрийцев. Основное положение субъективизма, как мы видели, заключается в признании зависимости между ценами и субъективными процессами, — в частности, субъективными оценками. Но эти субъективные процессы, в свою очередь, определяются данными ценами. Поэтому математики столкнулись лицом к лицу с целым рядом логических кругов. Цены зависят от субъективных оценок, а последние — от цен. Для того чтобы избавиться от этих заколдованных кругов, математическая школа отказалась от каузального анализа и ограничилась исследованием взаимодействия между отдельными экономическими явлениями. Математика превратилась в средство избавления от порочных кругов, поскольку примат математического метода органически вытекает из замены каузального анализа исследованием функциональных зависимостей.

Последовательный психологизм у австрийцев играет такую же роль, как математические формулы (вернее, чрезмерное увлечение этими

формулами) у математиков. Последовательный психологизм есть своеобразная попытка спасти теорию от логических кругов и в то же время создать видимость причинного объяснения. Хотя австрийцы основное внимание обратили на разработку субъективной теории ценности, хотя субъективная теория ценности обычно представляется как исходный пункт экономического анализа австрийцев, фактически эта теория играет лишь вспомогательную и подсобную роль; эта теория нужна австрийцам для обоснования и подкрепления их теории объективной ценности. Последняя, как известно, утверждает, что цены определяются субъективными оценками. Перед теоретиками встает затем вопрос о создании такой теории субъективных оценок, которая не базировалась бы на рыночных ценах. В поисках этой теории австрийцы вынуждены были удалиться в область натурального хозяйства. Ибо последнее хозяйство не знает никаких цен, никаких рыночных категорий. Поэтому австрийцы начинают свой анализ с рассмотрения изолированного хозяйствующего субъекта, который пытается дать субъективную оценку имеющемуся у него запасу благ. При этом происходит полная абстракция от всякой возможности вступления в меновые связи, от возможности продажи данного товара и купли другого и т. д. Когда австрийцы приступают к исследованию «робинзоновской» экономики, они забывают о существовании рынка, цен и т. д.

Субъективные оценки в таком изолированном потребительском хозяйстве зависят только от полезности. Отсюда получается вывод, что цены зависят исключительно от индивидуальных потребностей. Индивидуализм, примат потребления, неисторизм — таковы особенности последовательного субъективизма, т. е. учения австрийцев. Но, как верно заметил Ледерер,⁹⁴² австрийцам не удалось элиминировать совершенно субъективно-социальный и производственный момент. В теории производительных благ, с заднего крыльца, в теоретическую систему австрийцев вливается производственная струя. Субъективная оценка и цена предметов потребления определяются субъективной оценкой и ценой производительных благ. Правда, австрийцы пытаются спасти примат потребления путем так называемого закона Визера, но последний, как нами выяснено во второй главе, основан на целом ряде произвольных допущений. Даже если признать правильность этого закона, т. е. зависимость оценки и цены производительных благ от оценки и цены предельного продукта, то и в этом случае нельзя отрицать, что количество предельного [50] продукта находится в зависимости от производственно-технических условий. Последние, наряду с субъективными моментами, выступают как равноправный фактор, определяющий средний уровень цен. Австрийцам удается построить монистическую теорию цены лишь на основе целого ряда произвольных построений.

Точно так же, когда австрийцы приступают к объяснению цены, им неизбежно приходится сталкиваться с социальными моментами. Нельзя объяснить обмен, оставаясь на строго индивидуалистической полиции. Обмен накладывает сильнейший отпечаток на психологию участников обмена. Предельная полезность товара зависит от количества потребляемого товара, а последнее, в свою очередь, зависит от цены данного товара. Следовательно, устанавливается зависимость между ценой и предельной полезностью. Любопытно, далее, отметить, что в теории цены австрийцев понятие субъективных оценок претерпевает трансформацию. В теории субъективной ценности, анализирующей изолированное хозяйство Робинзона, субъективные оценки и предельная полезность рассматриваются как категории, которые исключительно зависят от интенсивности индивидуальных потребностей и величины запаса благ. В теории объективной ценности субъективные оценки выступают, однако, в новой роли. Они выступают как максимальные цены, которые покупатель согласен уплатить за данную единицу товара, или как верхний предел повышения цен. Таким образом, субъективные оценки рассматриваются как ценностные категории, тесно связанные по своей природе со всей системой рыночных цен (поскольку максимальные цены за данный товар зависят от цен других товаров и от общей платежеспособности покупателя). Понятие субъективных оценок в процессе теоретического анализа претерпевает известную трансформацию. Нужно дальше отметить, что дуалистическое понимание субъективных оценок (как максимальных цен и как предельных полезностей) наложило отпечаток не только на теорию цен австрийцев, но и на их теорию субъективной ценности. Возьмем основной принцип учения австрийцев о регулирующей роли предельной полезности.

Этот принцип носит ярко эклектический характер. Он не может быть приложен ни к условиям товарного хозяйства, поскольку в последнем субъективные оценки определяются рыночными ценами, ни к условиям натурального производства, поскольку в последнем решающую роль играют трудовые затраты, определяющие значение и роль отдельных произведенных благ, ни, наконец, к условиям изолированного потребителя, который владеет определенным запасом благ, неизвестно откуда и каким способом полученных. Когда австрийцы утверждают, что ценность предельного блага определяется его полезностью, они за основу берут способ оценки в натуральном хозяйстве, в котором притом отсутствует производство: когда же они выдвигают положение, что субъективная ценность всех благ, принадлежащих к данному запасу, равна между собой, причем для определения ценности каждого из благ достаточно определить ценность одного блага и распространить эту ценность на все остальные, то они вводят совершенно новые мотивы, имеющие место лишь в товарном хозяйстве. Последнее, действительно, предполагает, с одной стороны, равенство цен всех однородных товаров на рынке в каждый данный момент; а, с другой стороны, регулирующую роль одной какой-либо группы товаров, которая производится при общественно-необходимых, нормальных условиях. Поэтому цены всех товаров равны, причем цена товара, производимого в нормальных условиях, определяет цены всех остальных товаров. А так как субъективные оценки определяются в товарном хозяйстве ценами, то каждый, зная субъективную оценку одного какого-либо товара, может определить субъективную ценность всех однородных товаров. В другом положении находится изолированный потребитель, владеющий запасом каких-нибудь однородных [51] благ. Если он определит значение для себя одного какого-нибудь блага и ту полезность, которой он может лишиться в случае утери этого одного блага, то из этого не следует, что каждое из благ, принадлежащих к запасу, в одно и то же время, при одних и тех же условиях, будет представлять одинаковую ценность, равную наименьшей полезности. Ибо, когда речь идет о зависимости от каждого блага, то предполагается возможность утраты не одного блага, а каждого блага. Иными словами, потребителю приходится учитывать полезность всего запаса и какими-нибудь методами выводить отсюда ценность отдельных благ или частей запаса. В товарном обществе основной является цена одного блага, а производной — цена всего запаса, и точно такой же характер имеют субъективные оценки; в натуральном потребительском хозяйстве (где исключается возможность производства и, следовательно, замены утерянного блага другим, новым благом) роли меняются и в качестве основной выступает оценка всего запаса, а производной — оценка отдельного блага, как нами более подробно выяснено во второй главе.

Решающим пунктом теории субъективной ценности австрийцев является учение о регулирующей роли предельной единицы. Все единицы данного запаса получают ценность, равную полезности этой предельной единицы. В условиях натурального хозяйства эту регулирующую роль предельной единицы трудно объяснить, ибо оценка одной единицы и одновременная оценка каждой из единиц, входящих в данный запас, подчиняются различным правилам. В связи с этим встает вопрос о том, какие дополнительные предпосылки лежат в основании теории предельной полезности. Этот вопрос представляет большой интерес, ибо он приводит к проблеме о теоретических корнях австрийской школы.

По нашему мнению⁹⁴³, эти предпосылки следующие: а) процесс образования субъективных оценок рассматривается в связи с актами купли-продажи, т. е. предполагается наличие рынка, спроса-предложения и объективной ценности; б) предполагается соизмеримость полезностей и цен;

в) полезность данной единицы рассматривается как максимальная цена, которая может быть уплачена данным субъектом за данную вещь.

Вторая предпосылка имеет очень существенное значение. Если признать несоизмеримость полезности и цен, то отпадает возможность дедуцирования цен из полезности и возможность всякого объяснения величины цены на основании величины полезности. Как можно объяснить первую величину на основании второй, если они являются несоизмеримыми? Эта предпосылка совершенно отчетливо сформулирована Маршаллом, но она лежит также в основе всех схем цен австрийцев. Рассмотрим, например, простейший изолированный обмен, с которого начинают свой анализ австрийцы. По учению австрийцев, цены колеблются в определенных пределах. Верхним пределом является субъективная оценка покупателя. Низшим пределом — субъективная оценка продавца. Субъективные оценки равны предельной полезности. Следовательно, последняя понимается как максимальная или минимальная цена, т. е. как категория, однородная рыночной цене.

Если принять указанные выше три предпосылки, то получается возможность объяснить регулирующую роль предельной единицы. Предположим, что полезность данного товара определяет верхний предел колебаний цены последнего. Пусть данный запас состоит из п единиц. Полезность отдельных единиц убывает по мере увеличения запаса. Если полезность п-ой единицы равна а, то цена каждой единицы, входящей в данный запас, не может быть больше а. На помощь теории предельной полезности приходит так называемый закон безразличия (по терминологии Джевонса), т. е. положение [52] о том, что все однородные товары имеют на рынке одну и ту же цену. Поскольку все единицы данного запаса имеют одинаковую цену, последняя всегда должна быть меньше полезности предельной единицы. В противном случае отпали бы стимулы к покупке предельной единицы, и вообще всех тех единиц, полезность которых меньше данной цены (мы предполагаем все время соизмеримость полезности и цены). Этот молчаливый аргумент теории субъективной ценности австрийцев может быть легко проиллюстрирован на схемах цены Менгера (последний в своих схемах, в отличие от Бём-Баверка, предполагает, что спрос на данный товар может варьироваться в зависимости от цены товара). Таким образом, ошибочно утверждение, что теория субъективной ценности австрийцев есть база их теории объективной ценности. По существу, имеется обратная зависимость между этими двумя теориями. Теория объективной ценности лежит в основе важнейшего пункта теории субъективной ценности — теории предельной полезности. А так как теория объективной ценности австрийцев, как мы выше указали, есть теория спроса и предложения, то отсюда получается тот вывод, что в системе австрийцев роль базиса играет теория спроса и предложения, а роль надстройки — теория полезности. Основным костяком экономического учения австрийцев является теория спроса и предложения. Теория полезности есть надстройка, и выполняет преимущественно роль орнамента.

Тот факт, что теория полезности есть лишь орнамент экономической теории австрийцев, подтверждается также тем, что эта категория в системе австрийцев претерпевает известную трансформацию. Австрийцы устраняют качественное различие между полезностью и ценой. Они превращают полезность в особый вид цен (максимальных или минимальных). Эта трансформация очень отчетливо выступает у англо-американцев, но она имеется уже в довольно явной форме у теоретиков австрийской школы. Англо-американцы только резче подчеркивают родство полезности и цены. Так, по мнению Маршалла, полезность может получить денежное выражение. Фактически полезность превращается в наивысшую цену, которую согласен уплатить покупатель за данный товар. Различие между полезностью и ценой, с этой точки зрения, становится количественным различием. Рыночная цена есть средняя установившаяся цена; полезность есть наивысшая цена, которую согласен дать покупатель, т. е. верхний предел колебаний цен. В таком же виде фигурируют предельные полезности в теории цен Бём-Баверка (как верхние и нижние пределы колебаний цен). Эта интерпретация стирает качественное различие между потребительной ценностью и ценностью.

Указанная выше интерпретация полезности является весьма характерной для всей субъективной школы. Эта интерпретация указывает на своеобразный психологический маскарад — под маской полезностей, которые определяются абсолютными потребностями индивида, фигурируют совершенно определенные цены. Этот факт лишний раз подтверждает, что последовательный психологизм (в узком значении этого слова, как учение о регулирующей роли потребностей и полезностей) не играет существенной роли в общей системе субъективизма. Последовательного субъективизма вообще не может быть. Существует лишь иллюзия последовательного субъективизма. Эта иллюзия необходима для того, чтобы скрыть многочисленные прорехи, заколдованные круги и общее теоретическое бессилие субъективизма. Бегство от капиталистического способа производства есть бегство от собственных теоретических противоречий и заколдованных кругов. По прекрасному замечанию Дитцеля, теория предельной полезности представляет собой не фундамент, а орнамент экономического учения австрийцев. В этом отношении можно провести новую аналогию между ролью математического метода у экономистов математической школы и ролью психологизма у австрийцев.