Изгой
Шрифт:
– Поболтать – не проблема, – не переставал сомневаться я. – Я только не понял, почему именно экспромт? Это что, принципиально?
– Слушай, ну это же азы! – снисходительно объяснила Ленка. – Это чтобы интервью получилось живое: чтобы видна была работа мысли, чтобы ты раскрылся во всем своем блеске и великолепии. Неужели непонятно? Ну кому будет интересно слушать заранее заготовленные, отрепетированные штампы? Расслабься, отпусти себя, валяй наотмашь – у тебя все получится! Вопросы хорошие, если не будешь зажиматься, у вас получится очень эмоциональный диалог на грани спора – скорее диспут, чем милая
– Ну, понял... – я украдкой вздохнул. В отличие от нашей бойкой репортерши у меня не было уверенности, что экспромт в данном случае – наилучший вариант. Дело в том, что это вообще первое интервью в моей жизни!
– Не волнуйся – все будет нормально, – подбодрила меня Ленка. – Я тебя знаю, ты справишься.
– Да понял я, понял... Гхм-кхм... А, вот еще что: это будет «лайв»?
– Это будет «лав», – язвительно выдала Ленка. – Вы полюбите друг друга, романтично и пылко – ну и, возможно, в традиционной позе тоже. У вас родятся дети – может даже и не дауны, а просто злобные имбецилы, как у всех, и будут они расти в тоталитарной стране, под сенью нефтяных вышек и вопли муэдзинов...
– Хорош трепаться! – возмутился я. – На вопрос ответить можно?
– Это будет запись, – Ленка укоризненно покачала головой. – Кто же ТАКОЕ в прямой эфир пустит? Мог бы и сам догадаться: на фига, спрашивается, стрингера пригласили, когда тут полно своих операторов...
– Лен, ты че такая злая? – мягко спросил Федя, вставая со стула и осторожно беря Ленку за плечи.
– Отстань! – Ленка стряхнула Федины руки, покопалась в сумке и, достав зеркальце, припечатала его об стол. – Садись на место, прихорашивайся – поправь капюшон, ты будешь в фокусе.
– Ниче не понял, – Федя вернулся на место, взял зеркальце и поступил в соответствии с рекомендациями. – Что случилось? Вроде бы все нормально было, вдруг – раз! И понеслась...
– Я тебе скажу, что случилось, – беспощадно продекламировал я. – Случилось так, что наша королева привыкла быть в центре внимания. Это она верно заметила – двадцать четыре часа в сутки в обществе неотесанных мужланов, которыми она рулит как хочет – можно сказать, помыкает и которые буквально в рот ей смотрят, ловят каждое ее слово. Прима, звезда, царица – как хочешь назови, в общем, привыкла к роли единственной женщины в мужском коллективе. И вдруг: сюрприз! Появляется другая женщина – почти такая же, как она, во всяком случае, ничем не хуже... И два основных жреца культа Елены Прекрасной, как по команде, переключают свое внимание на эту женщину.
Ренегаты! Отступники! Еретики!
Гнев богини ужасен: она готова обречь своих воняющих подмышками и непрерывно сквернословящих адептов-отступников на самые страшные муки! Да как они посмели?! Кто им дал право отвернуть свои лики от Единственной и Неповторимой и обратить пылающие нездоровой похотью взоры в сторону первой встречной...
– Гы-гы... – Феде зарисовка понравилась. – Лен, ну ты что – в самом деле? Да ты у нас лучше всех, ты же знаешь...
– И вольно же вам, сударь мой, всякую хрень нести, – Ленка покраснела, но в истерику впадать не стала – мы находились на рабочем месте, так что профессионализм быстро одержал верх над амбициями (вот этого у нее не отнять). – Нравится она тебе – на здоровье, это вообще меня не касается. Но в формате вот такого андеграундного интервью это проявление чувственности крайне вредно.
– Не понял?!
– В норме ты должен быть к ней нейтрален. Тогда ты можешь дать себе волю, раскроешься, будешь искренним. Она в данном случае – инструмент, ты вообще не должен ее замечать. А при возникновении симпатии – особенно между разнополыми приматами – неизбежна патетика, пафос, выпячивание и рисовка. В общем, все будет нарочито и предвзято – и никакой натуралистичности.
– Блин, как все сложно, – тихонько вздохнул Федя. – Может, уйдем, пока не поздно?
– Уже поздно, – Ленка кивнула на дверь – из коридора были слышны приближающиеся шаги. – Я поэтому и злюсь. Из-за таких вот взаимных сиюминутных симпатий не один хороший сюжет пропал...
Я хотел было едко ввернуть, что сама она в недавнем прошлом на свои репортажи и интервью наряжалась, красилась и, вообще, всячески старалась понравиться «разнополым приматам» (это, кстати, она у меня сплагиаздила) – но вовремя вспомнил, чем закончилось одно из таких мероприятий, и осекся.
– Так что ты уж постарайся: абстрагируйся как– нибудь от прелестного образа, – с победным видом завершила Ленка, приняв мое молчание за безоговорочную капитуляцию. – Соберись, сосредоточься, думай о чем-нибудь грустном и страшном. Кстати, как вариант: хочешь, я скажу ей, что ты из-за нее напряжен – она тебя по-быстрому обслужит в соседнем кабинете? Ну, типа, чтоб ты утолил вожделение, расслабился и стал вести себя естественно?
– Прекрати! – Федя сурово нахмурился. – Чет-то ты сегодня совсем без тормозов...
– Думаете, я шучу? – Ленка зло сверкнула глазищами. – Она ради хорошего сюжета готова дать кому угодно!
– Ну и сука же ты, Елена Викторовна, – не выдержал я. – Это ты про свою лучшую подругу – такое?
– Да иди ты! – с вызовом воскликнула Ленка. – Ты кто такой, чтоб мораль мне здесь читать?
– Э, вы, оба, а ну – хорош! – грозно рявкнул Федя, тяжело пристукнув кулаком по столу, – бутылка с водой задорно подпрыгнула. – Заткнитесь, или ща обоим выпишу...
Ленка благоразумно примолкла.
Да, обычно Федя позволяет ей помыкать собой и прощает все что угодно, однако бывают моменты, когда его лучше не злить. Ленка – натура импульсивная, но чуткая, все прекрасно понимает и до крайностей обычно не доводит. Бывают, правда, исключения… но об этом как-нибудь позже – тут у нас как раз вернулась Ирина и привела невысокого курчавого толстуна с объемной сумкой и вконец шалым взглядом.
Ленка с толстуном обнялась – но без особой сердечности, в ней все еще клокотала злоба.
– Олег, – коротко поручкался с нами толстун. – Безработный.
– Так уж и безработный, – буркнула Ленка. – Видели мы твои «безработы» – все ресурсы ими завалены.
Олег, судя по всему, был в курсе, что случилось с Ленкой: он не стал расспрашивать о житье-бытье, строить умилительные сочувственные рожи (знаете, в мире полно дебилов, которые своим тупым, выпирающим из всех щелей сочувствием ранят подчас больнее холодного равнодушия) и вообще ничего не сказал о прошлом.
Без лишних слов достав из сумки камеру, стрингер смонтировал ее на треногу и стал катать эту треногу из стороны в сторону, выбирая ракурсы.