Изобретение зла
Шрифт:
Он вышел в кухню и налил воды из графина. Потом добавил газа из сифона. Выпил. Его часто мучила жажда по ночам. Принес графин в спальню. Его кровать была широкой, но пустой. За двадцать шесть лет, со времени смерти жены, сюда приходили только три женщины и ни одна из них не задержалась надолго. Он помнил свою жену, хотя и перестал любить её за годы одиночества.
Но сейчас кровать не была пустой.
– Здесь есть кто-то?
– спросил он.
– Есть, - ответил молодой женский голос.
– Если это шутка, то советую
– Вот как?
– спокойно спросила женщина и перевернулась на спину. Включи ночник.
– Подожди немного.
Он снова вышел в кухню и достал лучевик из шкафчика. Снял с предохранителя.
Прибор тихо пискнул - батарея включена.
– Эй, что там за крики на улице?
– спросила женщина из спальни.
– Сегодня затмение. Наверное, смотрят.
– Затмение?
– Да.
Он включил ночник, сделанный в виде цепочки голубых бабочек, включающихся попеременно, так что казалось настоящая светящаяся стеклянная бабочка порхает в темноте. Включил и направил оружие на гостью.
– Ты будешь в меня стрелять?
– Нет.
Он опустил ствол. Девушка, лежащая на кровати, не могла существовать. Она была лишь его сном, его подправленным за почти полвека воспоминанием. Такая, какой она была сейчас, она не существовала никогда.
– Велла?
– Это я.
Велла была его детским воспоминанием, первой его наивной любовью в возрасте двенадцати примерно лет. Он ещё сейчас живо помнил то напряжение чувств, то предчувствие совершающегося чуда, то ощущение свой единственности и уникальности того, что может произойти. Ничего не произошло. Та, давно исчезнувшая Велла, была слишком хороша, чтобы обращать внимание на наивного мальчика двумя годами младше себя. За нею всегда ходила стая кобелистых подростков, высунувших языки от вожделения. Может быть, и не высунувших языки, но бедному маленькому
Арнольдику хотелось так думать. Единственное, что сблизило их, произошло на районном сборе грибов. Грибов тогда было больше, чем сейчас, да и выезжали за ними чаще. Тогда он попробовал её обнять и, как ни странно, получилось. Всего один раз. Потом они играли в цветы и он выбирал только её. Несколько парней из своры его хорошенько отколошматили за это. Тем все и закончилось, почти.
Проходили годы и он встречал её, мстительно радуясь её вянущей красоте. Велла тучнела, становилось дряблой, с бородавкой на щеке, из бородавки вырастал волос, потом этот волос седел. Арнольд Августович спокойно и с интересом наблюдал этот процесс. Это было похоже на ускоренную киносьемку - один кадр в месяц или год - где человек стареет в сто раз быстрее. Однажды он узнал, что Велла умерла и не особенно расстроился, потому что настоящей была Велла только из его детского воспоминания. И вот воспоминание лежит перед ним.
– Что значит "это я"?
– спросил он.
– Ты состарилась
Твоя взрослая дочь много пьет и путается с кем попало. Я это знаю, потому что она живет в семи домах от меня. По ночам она орет, даже сюда слышно. Ты не очень-то о ней заботилась, правда? Или это не ты?
– Ну и что же? Разве я не похожа?
– Похожа, даже слишком. Похоже все, кроме перчаток.
– Ах, вот эти. Но это же мелочь, правда?
– Велла не стала бы носить таких.
– Да откуда ты знаешь? Ты ведь ничего о ней не знал. Она была для тебя тайной, ты даже не пошевелил пальцем, чтобы эту тайну разгадать.
– Мне она больше нравилась в виде тайны.
– Да? Ну это дело минувшее. Почему ты не ложишься?
– Откуда ты взялась в моей постели?
– Если я объясню, ты же не поверишь. Пришла.
– Попробуй.
– Ты меня вызвал сам, ты слишком сконцентрировал свое воспоминание. Ты никогда не задумывался о том, что память не исчезает, что она только уходит?
Уходит - значит есть куда. А там с нею...
– Дальше можешь не объяснять, я все равно не верю. Мне уже давно не двенадцать лет.
– Как знаешь. Но я пришла.
– Вы все точно расчитали, - сказал Арнольд Августович и присел на край кровати.
– Я бы мог сейчас пристрелить любого, но не такой прекрасный призрак, как ты. Что тебе от меня надо?
– Пока ничего.
– Звучит как обещание.
– Это и есть обещание.
– Сними перчатки.
– Нет.
– Ей было четырнадцать, а тебе не меньше восемнадцати. Почему?
– Тебе ведь сейчас пятьдесят семь. Что бы будешь делать с девочкой?
– А с тобой?
– Со мной у тебя получится. Снимай пижаму и ложись.
– Сначала сними перчатки.
– Ты действительно этого хочень? Смотри как они красивы! И они так хорошо сочетаются с твоими голубыми бабочками... Принеси мне вина.
– Ты любишь пить?
– Конечно. Велла ведь не была паинькой. Помнишь?
– Нет.
Он вышел и принес графин с настойкой.
– Слива?
– Да. Другого нет. Налить?
Она протянула руку. Белая шелковая перчатка вспыхивала, отражая свет порхающих бабочек. Он взял её за руку.
– Ты все-таки хочешь снять?
– Да.
– Тогда я сама.
Она сняла перчатку и расставила пальцы. Несколько раз втянула и выдвинула когти.
– Ну как?
– Пальцы кажутся совершенно нормальными. Это врожденный дефект?
– Конечно врожденный. Я ведь родилась двадцать минут назад, из твоего воспоминания.
Она снова выдвинула когти. Когти были похожи на кошачьи и выдвигились как у кошки. Каждый коготь сантиметра по два.
– Почему ты их не стрижешь?
– А зачем? Они ведь такие красивые. И с ними я могу взобраться по вертикальной стене, как кошка по стволу. Ты думаешь, как я сюда попала? На шестой этаж?