Изобретение зла
Шрифт:
Действительно, мне понравилось. Даже после того, как это случилось, я не верил, что это могло случиться. Всякие поцелуи и нежности до сих пор были слишком далеки от меня. Они существовали теоретически, как звезда Эпсилон
Эридана и имели не больше шансов свалиться мне на голову, чем эта звезда. Но мне не просто понравилось. Это была лавина, которая прокатилась по моей прошлой жизни и погребла её под снегом. Лавина продолжает катиться и кажется, что большего счастья уже не может существовать, но с каждым толчом пульса оно продолжает усиливаться, кажется, сейчас я начну сходить с ума от счастья, все, большего я не выдержу, но вот, оно стало ещё больше. От прошлой жизни осталась лишь пустая колея, которая имела привести меня к некоторой моей станции, теперь та станция навсегда стала чужой - кто-то перевел стрелки. Когда я немного пришел в себя, то понял, что она поцеловала меня неправильно, твердыми кончиками губ. Так аквариуная рыбка кусает крошку хлеба.
– Понравилась, - ответил я, - но ты неправильно целуешься, как будто кусаешься.
– Тогда покажи ты, - предложила она.
– Нет, лучше ты ещё раз попробуй.
Она попробовала, на этот раз медленнее, её дыхание было теплым, а верхняя губа мягкой. Нижняя была твердой и все равно кусала.
– А теперь?
– Теперь лучше. Мне даже так больше нравится, когда целуют с прикусом.
Только, смотри, не зубами, - сказал я.
– А вообще-то целуются в губы, - заметила она.
– В щечку только маленькие детки целуются.
Подумаешь, большая детка нашлась.
– Давай в губы, - снова согласился я.
Синяя поцеловала.
– На что это было похоже?
– спросила она.
– Ой, я не понял. Это было как-то неправильно.
Она поцеловала ещё раз, долго и со стоном; её губы двигались.
– А сейчас?
Сейчас я точно знал на что это было похоже.
– Сейчас это было похоже на такой большой бутон розы, который показыают на ускоренной сьемке, понимаешь? (Синяя кивнула.) Бутон розы, он раскрывается и выбрасывает лепестки, много лепестков. Это от того, что ты двигала губами.
– А ты был как деревянный. Ты тоже должен двигать губами. Ты совсем не умеешь.
– Давай ещё попробуем?
– предложил я.
– Только в последний раз, - сказала она.
– Ну почему?
– Ну потому!
Мы поцеловались ещё раз. Я старался все делать правильно. В этот раз я тоже знал на что был похож поцелуй. Он был похож на вулкан - вулкан взрывается и из него выбрасывается горячая светящаяся лава. Это было точно как лава - один к одному.
Я захотел продолжить, но Синяя отодвинулась и села в самом углу подоконника. Ну и пусть, не понимает она своего счастья. Я же от своего просто кипел и лопался и удивлялся тому, что ещё цел.
– Скажи, а сегодня правда вчерашний день?
– спросил я.
– Что?
– Какое сегодня число?
– Нашел о чем спрашивать! Девочкам обычно комплименты говорят.
– Ну скажи.
– И не проси даже.
– Но осмотр будет завтра или вчера?
– Конечно завтра.
Я успокоился. Сегодня действительно была вчерашняя ночь. Значит, все хорошо.
Свет внизу не горел. Казалось, Синяя Комната молчала, как человек, который хочет заснуть, но не может и беспокойно ждет приближения утра. Оказывается, её настроение тоже может прокиснуть.
Мы сидели молча. Снежное пространство снаружи было единственно реальным, нет, реальной была и темнота, но иначе - темнота - и ничего в ней. Мы примостились на жесткой узкой грани, отделяющей свет от тьмы, бытие от небытия, будущее от прошлого, картинку на экране от бога. Ведь бог есть любовь, и любовь есть бог.
Или бог - она, которая все может, которая создала меня, которая создала даже себя и котороя снизошла до разговора со мной? Комната?
Близкая невидимость её волос сливалась с невидимостью стены, но мне казалось, что я могу рассмотреть нечто. Я любовался её невидимыми волосами, любовался спокойно и расслабленно, впервые за свою короткую жизнь просто любовался чем-то.
На что ты смотришь?
Я смотрю на твои волосы.
Но ты же не можешь их видеть?
Я вижу их не глазами.
А так лучше?
– она откинула волосы назад.
Нет, хуже. Я не хочу, чтобы что-то менялось.
Я не буду меняться.
Никогда?
Никогда-никогда.
Она пошевелилась немного и наваждение исчезло. Но что-то осталось, что-то более сильное, чем наваждение.
– На что ты смотришь?
– спросила она.
– Я смотрю на твои волосы.
– Но ты же не можешь их видеть?
– Я их вижу не глазами.
– А так лучше?
– она откинула волосы назад. Я совсем не удивился абсолютной правильности чтения мыслей. Так, значит, и должно быть. Наши мысли будто танцевали парный танец, свиваясь и сплетаясь доуг с другом.
– Нет, так хуже. Я не хочу, чтобы что-то менялось.
– Ой!
– вскрикнула она.
Внизу вдруг зажегся свет. Свет проплыл снизу, наискосок, коснулся по пути её лица, коленей со скрещенными тонкими-тонкими руками на них, и ушел глубоко ввысь Синей Комнаты. Отразившись от потолка, он закружился мелкой снежной пылью, покрыл сиянием её волосы, плечи, выступающие складки на рукавах халата.
Я понял - именно этот её образ, один из всех, останется со мной на годы.
– Слушай?
– Да.
– Знаешь, мне кажется, что это уже было.
– Что было?
– Ну вот сейчас, когда зажгли свет, и свет попал тебе в глаза, и они сразу стали глубокими, мне показалось, что это уже было, что я это уже видел.
– Правда?
– Правда.
– Не ври.
– А, ты ничего не понимаешь!
– я пытался выразить словами чувства, но чувства бегали впереди слов, слова их абсолютно не догоняли.
– Так что ты вспомнил?
– спросила она, будто издалека.
– Я вспомнил, что мы с тобой встретимся. Тогда будет лето. Будет тихо в комнате. Там будут ездить автобусы и машины, но их будет еле слышно. Звук не будет мешать. Будет большое окно, а за окном - пожар. Но пожар нам тоже не будет мешать. То есть, будет сначала парк, а пожар уже за парком. Где-то будет играть музыка, очень простая музыка. Мы опять поцелуемся. Это будет точно так, как сегодня. А потом зажгут фонари за окном. И свет войдет снизу, наискосок, точно как сейчас, лучи света войдут в твои зрачки и расплывутся в них. Я помню, что это будет...