Изобретение зла
Шрифт:
– Вставайте!
Молчание.
– Тогда я сам пойду.
Поздний вечер. Час после отбоя. Синяя Комната пообещала убить меня именно сейчас. Посмотрим, что она будет делать.
Я приоткрыл дверь и выглянул. Широкий коридор сужался вдали, в самом конце его стоял стол, как всегда ярко освещенный. Стул чуть-чуть отодвинут и повернут
– кажется, что Лариска отошла на минутку и сейчас вернется. Но я знал, что она уходит надолго, иногда на всю ночь. Особенно сейчас, когда ребенок остался один.
Сзади ещё кто-то встал. Только бы не Черный - он же никогда не ходил по ночам в Синюю Комату.
В Синюю Комнату мы пришли в четвером и сели рядом под стенкой. Кроме меня и
Черного были Серый и Фиолетовый. Черный все же пришел - пока все складывалось по
ЕЕ планам. Посмотрим. Я не собираюсь быть куклой на веревочке.
Черный был с нами в первый раз - значит его очередь рассказывать страшные истории. Он отнекивался, потом долго вспоминал, потом начал говорить и опять замолчал. Он совсем не умел рассказывать выдуманных историй. Может быть потому, что видел много настоящих.
– Ну что?
– Заткнись.
Кто-то шел по коридору в нашу сторону. Это были шаги взрослого человека - тяжелые и медленные. Негромкие шаги - человек не хочет быть услышанным.
– Это Лариска, - сказал я.
– Сегодня она решила нас выследить.
Дверь открылась. В дверях черным силуэтом стояла она. Она высматривала нас здесь, она наверное, радовалась, как охотник, загнавший зверя. Я почувствовал себя зверем; злым и слабым зверем. Я вжался в угол, сливаясь с темнотой. Темнота пока спасала - её глаза, привыкшие к свету, нас не видели.
Но стоит протянуть руку к выключателю...
Свет!
Черный встал.
– Лариса Петровна, извините меня пожалуйста, - его голос был улыбчивым и виноватым, - это все он, это он нас заставил. ("Он" - это я). Он нас всегда подбивает. Он сказал, что вы всегда прогуливаете по ночам, поэтому можно вытворять все, что хочешь. Но мы правда не хотели.
Вот оно. Начинается.
– Что я делаю по ночам?!!
Я смотрел на её лицо. Лицо злобного, ограниченного, нетерпимого человека.
Лицо обреченного человека. Лицо человека, которому нечего терять. Обычное лицо женщины, стареющей уже не первый год и знавшей мало счастья.
Висящие складки на её щеках задвигались, это значит, что она сейчас начнет кричать.
Кричала она долго и громко, разбудив, наверное, весь этаж, но никто не вышел в коридор. Кто же захочет? Накричавшись, она принесла стул. Тот самый, который оставляла чуть отодвинутым. Прогулка за стулом её не охладила.
– Ну что, тебе стыдно, тварь проклятая?
Тварь проклятая - это понятно кто.
– Ни капельки, - огрызнулся я.
– А, ни капельки? Раздевайся! Она заставила меня раздеться догола и поставила на стул, приподняв за подмышки.
– Смотрите все на него! Теперь стыдно?
– Ни капельки.
Все начали кудахтать. Черный смеялся, показывая пальцем, хватался за живот и, наконец, обвалился на пол от невозможности удержаться на ногах.
Я думаю, было около половины двенадцатого. Самое большее, на что я должен рассчитывать - это полчаса жизни. По вычислением комнаты. За эти полчаса оязательно что-то произойдет. Ах, как я хотел, чтобы...
91
Тогда я впервые ощутил уверенную, спокойную мстительность. Чувство торжественного безразличия к своей судьбе, позволяющее уничтожить судьбу чужую.
Я думаю, меня не поймут те, которые никогда не ощущали такого. Чувство, позволяющее пойти далеко - туда, куда редко доходит кто-нибудь из людей, плаксивых и трусливых созданий, в сущности. Чувство второго уровня, настоящее чувство второго уровня. Я сделал шаг туда, где все законы и запреты мира, пугающего и пугающегося самого себя, превращаются в игрушечные картонки плохого мультфильма. Туда, где нет добра и зла, а есть только падающий беспощадный молот - ты, и они - плесень на наковальне. Это было так сильно, что я удивился и испугался сам себя. Древний ужас мести лежит, свернувшись кровавым драконом, внутри каждого из нас ( но только не в сердце - мое сердце продолжало биться спокойно), этот дракон ещё не раз расправит свои чешуйчатые кольца.
– Что, стыдно стало?
– Пошла ты,....., дура старая. Без мужа осталась, так уже детей раздеваешь.
Есть совершенно особенная радость закалывания человека словом - ты будто слышишь хруст словесной иглы, входящей между ребер.
Тишина стала черной, будто обугленной.
Ее лицо обрушилось - это то самое слово: а на её лице уже появлялась маска, обозначающая примирение - это было похоже на то, как рушится высотный дом, в который попала бомба. Я сто раз видел такое в старых кинохрониках - верхние этажи ещё висят, опираясь на ничто, но уже медленно начинают оплывать, и потом лишь вихрь и фонтан разрушения и пыль того, что только что было жизнью.
Неумело размахнувшись, она ударила меня по лицу. Я запомнил удивительное невесомое чувство переворачивающегося пространства: блестящий синий пол с мутным отражением ламп перевернулся и прыгнул вперед, прямо в глаза. Иллюзия была настолько правдивой, что я даже не успел защититься руками.
...Я лежал на полу. Разбитый нос выдыхал кровяные капельки (я провел рукой, чтобы проверить это). Совсем не было больно, а было, напротив, радостно, от сознания начинающейся мести. А месть только начиналась, самое интересное было впереди.
Черный стоял, пихая меня сверху босой ногой в живот. Одежда валялась рядом.
Лариска ушла.
– Где она?
– спросил я спокойно.
– Сбежала.
– Почему?
– Ты был без сознания и она струсила. Может, подумала, что она тебя убила.
Ты почти не дышал. Я сказал, что она сломала тебе переносицу. Может быть, она поверила.
Я снова вспомнил о предсказании Машины. У Черного были часы.
– Сколько время сейчас?
– Почти половина двенадцатого.
– Точнее!