К. С. Петров-Водкин. Жизнь и творчество
Шрифт:
Этапы формирования образов героев картины подробно прослежены исследователями [198] . По-видимому, нет необходимости специально обсуждать смысл перехода от типа комиссара в варианте 1927 года — «типографского рабочего, — по определению художника, — приехавшего в Питер с Волги», — к комиссару в картине 1928 года, написанному с поэта С. Спасского. Смысл этих поисков в целом ясен при простом сравнении вариантов картины. Важнее, мне кажется, обратить внимание на то, как естественно и органично синтезирует здесь художник достоверную конкретность, психологическую полноту характеристик героев с могучим звучанием «оптимистической трагедии» в целом.
198
См.: Селизарова Е. Н.
Совершенно ясно, что картина, толчком для создания которой послужил заказ Реввоенсовета, с одной стороны, рождалась как «сочинение на заданную тему», а с другой, была абсолютно в русле поисков, начатых в более ранних работах (например «На линии огня»). Казалось бы, она не связана с реальными впечатлениями художника, но для понимания драматургического аспекта произведения представляется интересным материал о боях под родным для художника Хвалынском, опубликованный К. Шиловым [199] . Автор статьи пытается даже определить пейзаж в картине как реальное место трагических боев.
199
Шилов Константин. Свет неугасимый // Волга. 1983. № 3. С. 129–152.
Рассматривая Петрова-Водкина в контексте советской живописи тех лет, мы ощущаем особенно остро и высочайший профессионализм мастера и плодотворность его метода для создания монументального полотна героического содержания. Известно, с какими трудностями решали подобные задачи высокопрофессиональные и талантливые живописцы, отталкивавшиеся от традиции «Бубнового валета». Бытовая и психологическая характерность, к которой стремились художники АХР, композиционная и колористическая точность и логика, исповедовавшаяся остовцами, духовное напряжение, очищенная от будничной мелочности одухотворенность, которую искали в «Маковце» — все в картине Петрова-Водкина нашло свою меру, гармонично сливаясь в единое целое.
Бескрайний пейзажный простор — главное средство утверждения целого, то есть истинного смысла происходящего — величия гибели героя за обретение народом земли и воли. Сложное композиционное построение полотна с использованием нескольких точек зрения заставляет зрителя «входить» в пространство картины, последовательно осмысляя фрагменты-эпизоды и их единство. Перед этой картиной, как и перед «Купанием красного коня», возникает ощущение искаженности восприятия. Здесь оно связано с переживанием неестественной легкости, «парения» фигурок солдат, с ощущением неожиданно остановленного кадра, навеки закрепившего мгновенные, промежуточные положения и жесты. В колорите эта необычность восприятия передана не сверхъестественной яркостью цвета (как в «Купании красного коня»), но его светоносным сиянием, сюрреальной озаренностью огромного пейзажа.
В «Смерти комиссара» все эти особенности изображения имеют ясную цель — заставить нас увидеть мир глазами умирающего комиссара. Художник великолепно сумел наконец (он стремился к этому и в картине «На линии огня») показать пограничное состояние между жизнью и смертью и подчинить ему все полотно. Этого он еще не смог добиться в первом варианте 1927 (ГТГ), где комиссар тяжело и безнадежно мертв, а мир вокруг живой и трагичный. Не случайной представляется мне колористическая и образно-эмоциональная близость окончательного варианта картины к «Автопортрету» 1918 года.
Смерть комиссара. 1927. Холст, масло. ГТГ
Она в напряженно одухотворенном, почти экзальтированном, но все же мужественном отношении к жизни. Новый, по сравнению с эскизом, образ героя — человека сложной и тонкой душевной организации, способного к яркой вспышке душевной энергии в момент гибели, и найденное художником состояние последней грани и предела, подчинившее себе и объединившее все изображенное, дали мастеру возможность удержать полотно на высоте подлинно трагического звучания с непреложным для настоящей трагедии и заключающим ее катарсисом.
«Смерть комиссара» — произведение абсолютно новаторское, остросовременное по своему языку и в то же время чрезвычайно прочно лежащее в русле творческого движения мастера, заслуженно признано одной из безусловных вершин в наследии Петрова-Водкина.
Смерть комиссара. 1928. Холст, масло. ГРМ
Абсолютно неизученной стороной творчества Петрова-Водкина до сих пор остаются проекты бытовых вещей. Архив художника сохранил относящиеся к 1911 году проекты двух комплектов бокалов и блюд, предназначенных для изготовления их из металла с декорированием инкрустацией, чеканкой, эмалевой росписью. Разглядывая сейчас эти рисунки, выполненные в не очень чистом неоклассицистическом, неоампирном стиле, мы оцениваем не только художественно-декоративные свойства этих листов — их средний, хотя и вполне добротный уровень, но работу Петрова-Водкина-дизайнера. Он внимательно прослеживает форму предметов с точки зрения функционального комфорта: изображая поверхность блюда, показывает углубления для размещения стаканов, рассчитывает удобный наклон стенок блюда и т. п. Уроки училища Штиглица проявляются здесь во всей полноте: не только в стилизаторской грамотности, но и в проектной культуре.
Блюдо и бокалы из золота с эмалевым орнаментом на античные мотивы.
Эскизы для Императорского фарфорового завода. 1911. Бумага, графитный карандаш, акварель. РГАЛИ
Известно, что в начале двадцатых годов Петров-Водкин, как и многие его коллеги, сотрудничал на Государственном фарфоровом заводе. Его работы были представлены в экспозиции завода на Всемирной выставке декоративных искусств в Париже в 1925 году. Примером работы Петрова-Водкина в фарфоре может служить блюдо «Свадебное» 1923 года (из музея ЛФЗ), где художник оригинально решает декоративную задачу, превращая в орнаментальную композицию не только традиционную барочную гирлянду из листьев, фруктов и овощей, но хоровод крестьянок в разноцветных костюмах.
Центральное изображение — влюбленные — привычный мотив его станковых, а еще больше оформительских (журнальные обложки) работ. В облике юноши есть некоторая излишняя пригожесть, едва ли не сусальность. Однако тонкое и строгое лицо юной женщины в белом платке напоминает лучшие крестьянские женские образы мастера. Несколько удивляет, что в фарфоре Петров-Водкин применил не прозрачную звонкость своего обычного колорита, а глухой коричневый цвет (окраска фона и каймы). Возможно, это было связано с несовершенством в изготовлении вещи. Эскиз художника нам не известен.
Чтобы закончить в высшей степени беглый разговор о проектном творчестве Петрова-Водкина, необходимо напомнить о том, как тщательно и вдумчиво проектировал он дом-мастерскую в Красулинке, который был срублен из бревен и оформлен по его чертежам (чертежи и рисунки сохранились в архиве). Дом этот, известный по некоторым живописным работам художника, был расположен на склоне и потому имел довольно сложную асимметричную композицию.
1919 год. Тревога. 1934. Холст, масло. ГРМ