К. С. Петров-Водкин. Жизнь и творчество
Шрифт:
Глава IV
«В искусстве самое трудное — соподчинение и соравенство формы и содержания»
История нового обращения Петрова-Водкина к писательской работе в конце двадцатых годов внимательно и подробно освещена в посвященной его творчеству литературе [200] . Все авторы, пишущие об этом художнике, опираясь на его собственные свидетельства, подчеркивают значение для его занятий литературой влияния своеобразной литературно-музыкальной колонии, сложившейся во второй половине двадцатых годов в Детском Селе, где с декабря 1927 по 1936 год жила семья Петровых-Водкиных [201] .
200
Полнее всего об этом сказано в статье: Русаков Ю. А. Петров-Водкин и его автобиографические повести // Петров-Водкин К. Хлыновск. Пространство Эвклида. Самаркандия. Л., 1970. С. 9–29. См. также переиздание 1982.
201
См.: Летопись. С. 294–295.
С одной стороны, литературные интересы окружавших его в те годы людей, их настойчивые уговоры написать историю жизни, с другой стороны — болезнь, оторвавшая его от привычных занятий живописью, повлияли на Петрова-Водкина. Начался новый этап его литературной работы. Достоинства написанных им в те годы книг не только в выразительности языка и яркой зримости описаний, но и в умении автора гармонично слить в единое цельное произведение качественно разные пласты повествования: от бытовой зарисовки до профессиональных художнических и философских рассуждений.
Его повести, особенно «Хлыновск», высоко оценили многие — и автор внутренней рецензии Ю. Тынянов, и художник М. В. Нестеров. Резкой критике подверг повести Петрова-Водкина А. М. Горький. Он критиковал художника-мемуариста вкупе с его другом известным профессиональным писателем А. Белым, опубликовавшим в 1932 году роман «Маски». Белый, всегда использовавший в своих текстах специфические приемы и особую ритмику, в этом романе программно заявлял «новый язык», символизировавший для него преображение автора — «срывание маски». В идейно-духовной близости Петрова-Водкина и Белого мы неоднократно убеждались при анализе их жизни и творчества предыдущих десятилетий. Естественно и некоторое подражание манере друга у Петрова-Водкина, после долгого перерыва вновь вернувшегося к литературной работе. Горького возмутили оба, главным образом их волюнтаристское «искажение языка» [202] . Петрову-Водкину было предъявлено и безвкусное романтизирование событий и «самообожание». О справедливости критики судить читателям повестей.
202
Горький А. М. О прозе // Горький А. М. Собрание сочинений. В 30-ти томах. Т. 26. М., 1953. С. 396.
Юноша. Заставка.
Мать, спасающая ребенка. Иллюстрация к главе «Везувий».
Рисунки к повести Петрова-Водкина «Пространство Эвклида». 1932. Бумага, тушь, перо. ГРМ
Мы можем констатировать, что автор успешно использовал возможности мемуарного жанра. На прочном стержне пережитых событий мемуарист располагает богатство наблюдений, размышлений, описание событий, людей, впечатлений. Такой текст — драгоценный подарок для биографов и историков. Но здесь же таится и опасность. Чем богаче одарен автор литературным даром, тем больше «художественного вымысла» в его повествовании. Мы знаем, что Петров-Водкин не только обладал литературным талантом, но и готовился в молодости к литературной карьере.
В автобиографических повестях из «художественных» соображений он в ряде случаев весьма свободно оперировал фактами, дополнял события даже собственной жизни и выстраивал их иногда по логике, продиктованной новой советской идеологией. Происходили некоторая «шлифовка» биографии и типизация ситуаций и характеров. «Я, как видишь, и назвал его не Хвалынск, чтоб иметь возможность рассказать вообще об уездном городке так, чтоб сделать из этого художественную вещь. Имена сохранил только моих близких» [203] . Но даже при такой «художественной обработке» фактов автобиографическая проза — ключ к пониманию личности пишущего. Одним из основных свойств мемуарного жанра в его развитом варианте, как известно, является гибкое сочетание объективной повествовательности — взгляда извне с напряженной субъективностью, лиричностью изложения — с взглядом изнутри.
203
Из письма матери от 10 марта 1931 г. по поводу вышедшей из печати книги «Хлыновск. Моя повесть». См.: К. С. Петров-Водкин. Письма. Статьи… С. 264. На это же высказывание обращает внимание и Ю. А. Русаков в статье «Петров-Водкин и его автобиографические повести» // Петров-Водкин К. Хлыновск. Пространство Эвклида… С. 10.
Это же сопряжение двух взглядов нашло свое выражение и в графике иллюстраций. Уже говорилось выше, что Петров-Водкин тяготел к свободному «журнальному» стилю иллюстрирования в работах конца десятых — начала двадцатых годов (журнал «Пламя», сборники «Скифы», «Искусство и народ» и др.). Уже тогда нащупывал он возможности свободного ассоциативного языка. Однако лишь теперь, на рубеже двадцатых-тридцатых годов, художник сумел полностью раскрепостить свой рисунок, сделать его прямым выражением потока образных ассоциаций, способным сливать в единую композицию разнокачественные и разномасштабные образы.
Наглядным примером в повести «Пространство Эвклида» может служить лист с портретом юного М. Ю. Лермонтова, включенным в круг венецианских впечатлений, в главе «Дорога в Италию». Хочется подчеркнуть еще раз, что качественное разнообразие (почти разностилье) иллюстраций очень точно передает смысловое, сюжетное и жанровое разнообразие фрагментов текста. Непринужденность штриховых рисунков, их программная свобода от устоявшихся форм эстетизма и стилизации дали автору возможность легко переходить от одной темы к другой, переключаться с одной интонации на другую.
Женщина у самовара. Заставка к главе «Дворня» повести «Хлыновск». 1930. Картон, тушь, перо. ГРМ
В рисунках автор достиг абсолютного совпадения с эмоциональным строем и ритмом своего повествования. Полная адекватность изобразительной графической манеры и литературного стиля повестей безусловна. Однако художественные качества и того и другого вызывали споры и разногласия среди критиков. Причиной этому была резкая выразительность языка (и литературного, и изобразительного), не пренебрегающего элементами сознательной затрудненности и своеобразной примитивности выражения — этакий «мовизм», необходимый художнику для достижения полной достоверности и естественности.
В двух опубликованных в начале тридцатых годов частях автобиографической трилогии и в отрывках третьей книги, пришедших к читателю в последние годы [204] , художник сконцентрировал опыт всей жизни: непосредственные воспоминания о людях, городах, событиях, разнообразные впечатления разных лет, размышления о творчестве, о художественных школах, типах художественной культуры и разновременные наблюдения и переживания природных феноменов, всегда так глубоко волновавших его…
204
См.: Петров-Водкин К. Конец уютам (публикация В. Ракитина) // Панорама искусств’77. М., 1978. С. 185–195; Воспоминания о «Мире искусств» К. С. Петрова-Водкина (публикация Ю. В. Новикова) // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология. Ежегодник за 1978. Л., 1979. С. 605–614; Глава о «Мире искусств» дана в качестве Приложения к изданию: Кузьма Сергеевич Петров-Водкин. Хлыновск. Пространство Эвкдида. Самаркандия. Л., 1982.
В настоящий момент представляется важным для понимания творческой судьбы Петрова-Водкина рассматривать созданные им книги не как самоценное литературное явление (хотя и такой взгляд абсолютно правомерен), но как плодотворное использование вновь открывшихся возможностей решить проблемы, вставшие перед ним как художником изобразительного искусства. В рисунках двадцатых годов мастер уже накопил опыт непосредственной фиксации самых разных наблюдений, опыт поэтической интерпретации будничного течения жизни.