Кабинет фей

д’Онуа Мари-Катрин

— Отдыхайте, о господин мой, — сказал ему Пересмешник, — а я сейчас принесу какие-нибудь плоды, чтобы вы подкрепились, и немного обследую эти места.

Принц ничего не отвечал, знаком показав, что отпускает его.

Мы давно не вспоминали о лесной лани, то есть о несравненной принцессе. Она же заливалась слезами, видя себя в роднике, послужившем ей зеркалом.

— И это — я? — говорила она. — Ах, и жалкой же я себя чувствую, пережив самое странное злоключение, какое только могло произойти в царстве фей с такой невинной девушкой! Сколько же продлится мое превращение? Куда спрятаться мне, когда львы, медведи и волки придут съесть меня? А самой мне каково будет питаться травою?

Столько

всего пугало ее и тревожило, что охватила ее великая скорбь; и вправду, если что и могло служить утешением, так только то, что и ланью она была столь же прекрасной, как была принцессой.

Проголодавшись, она с жадностью пощипала травки и сама удивилась тому, как легко это у нее вышло. Потом ее застигла ночь, и она улеглась на мох, но так и не смогла заснуть от несказанного ужаса. Совсем рядом ревели свирепые звери, и часто она пыталась взобраться от них на дерево, забывая, что она — лань. Дневной свет немного рассеял ее страхи; она восхитилась его красотою, а солнце показалось ей таким чудесным, что она вовсе не могла от него глаз оторвать; все, что она о нем слышала, представлялось ей теперь куда бледнее того, что сейчас довелось увидеть, — и это было единственной ее отрадой в местах столь пустынных, где она оставалась совсем одна еще премного дней.

Фея Тюльпанов, по-прежнему любившая принцессу, сразу же узнала о постигшем ту несчастье; с неподдельною досадой вспомнила она, как много раз предупреждала, что если принцесса уедет прежде своего пятнадцатилетия, то с ней случится беда, и не на шутку рассердилась; однако ж ей совсем не хотелось оставлять ее на милость яростной феи Источника. И потому именно она-то и заставила Желтофиоль побежать в лес, дабы эта верная подруга утешила принцессу в ее невзгодах.

И вот эта прекрасная лань потихоньку бежала вдоль берега ручейка, когда Желтофиоль, уже падая от усталости, прилегла наконец отдохнуть. Она с тоскою думала, в какую сторону ей пойти, чтобы встретить свою милую госпожу. Едва ее заметив, лань сразу перескочила через ручеек, хотя он был и широк и глубок, и, бросившись к Желтофиоли, стала всячески ласкаться к ней. Та же в ошеломлении застыла, гадая, знакома ли ей эта лань или животные в сем краю так особенно расположены к людям; ибо все-таки было весьма диковинным делом, чтобы лесная лань так хорошо была воспитана. Она внимательно осмотрела ее и с превеликим удивлением заметала, как из глаз животного текут крупные слезы; тут уж она больше не сомневалась — перед нею была ее милая принцесса. Она, повеселев, расцеловала ее так почтительно и нежно, что та в ответ облизала ей руки. Заговорив с нею, она поняла, что лань ее понимает, но не может ответить; это исторгло слезы и вздохи удвоенной силы у них обеих. Желтофиоль обещала хозяйке никогда не оставлять ее, на что лань ответила ей и взглядом, и много раз кивнув, что она тому будет очень рада и это хоть немного утешит ее.

Весь день провели они вместе, и юная лань, тревожась, что ее верная Желтофиоль проголодалась, привела ее к полянке, на которой подметила множество ягод, хотя и диких, но оттого не менее вкусных. Та же нарвала их вволю, ибо умирала с голоду; однако, закончив трапезу, очень и очень забеспокоилась, не зная, где бы им укрыться, чтоб поспать, ибо страшновато им казалось провести ночь в глухом лесу, подвергаясь всевозможным опасностям.

— Не ужасает ли вас, прекрасная лань, — спросила она, — что придется нам здесь ночевать?

Лань лишь со вздохом подняла глаза к небесам.

— Но ведь вы, — продолжала Желтофиоль, — уже знакомы отчасти с таким ужасным одиночеством, когда рядом нет ни домишки, ни угольщиков, ни дровосеков и никакой уединенной хижины?

Лань кивнула головой, подтверждая, что ничего этого тут нет.

— О боги! — воскликнула

Желтофиоль. — Завтра меня уж не будет на свете: если, по счастью, не растерзают тигры и медведи, так просто умру со страху; впрочем, не ради себя хотела бы я жить, — нет-нет, а только лишь ради вас! Увы! Покинуть вас в таких местах, где нет никакого утешения! Да есть ли что-нибудь печальней?

Юная лань залилась слезами, рыдая почти по-человечески.

Слезы ее тронули нежно любившую ее фею Тюльпанов, которая, несмотря на непослушание принцессы, не упускала из виду всего, что с нею происходило; и вот, внезапно появившись, она молвила:

— Не стану я ворчать на вас, ибо слишком больно мне видеть, в каком несчастье вы пребываете.

Юная лань и Желтофиоль бросились к ее ногам, не дав даже договорить: первая облизывала ей руки и всячески ластилась, вторая же молила проявить милость к своей госпоже, вернув ей настоящий облик.

— Это не в моей власти, — ответствовала фея Тюльпанов, — ибо у той, что сотворила такое зло, много силы; однако я могу укоротить срок наказания, расколдовав ее лишь на то время, какое день уступает ночи — тогда она перестанет быть ланью; но едва взойдет утренняя заря, как ей снова придется принять облик лани и бегать по долинам и лесам, как ланям и положено [265] .

Не быть ланью по ночам — уже немало, и принцесса принялась выражать свою радость, скача и прыгая; это развеселило фею Тюльпанов.

265

…но едва взойдет утренняя заря, как ей снова придется принять облик лани и бегать по долинам и лесам, как ланям и положено. — По указателю мотивов Томпсона это — мотив D 621.1 (Днем животное, ночью человек) (см.: Thompson 1955–58).

— Пойдете по этой лесной тропинке, — посоветовала она, — и найдете хижину, достаточно чистенькую для сельской глуши. — Сказав так, она исчезла; Желтофиоль, послушавшись ее, повела лань по этой дорожке, и вот они увидели благообразную старушку, сидевшую на пороге маленькой избушки и доплетавшую из тончайших ивовых прутьев корзину. Желтофиоль обратилась к ней с приветствием:

— Что, добрая бабушка, если мы с моей ланью попросим вас приютить нас? Хватило бы нам и одной спаленки.

— Отчего ж, милая девушка, — отвечала та, — я охотно дам вам прибежище; заходите вместе с ланью.

Тотчас она провела их в очень милую комнатку, со стенами из черешневого дерева, в которой стояли две кровати под белыми покрывалами, застеленные тонкими простынями, и все тут выглядело так просто и опрятно, что принцесса никогда еще не видела ничего столь ей приятного.

Едва лишь стемнело, как Желанная перестала быть ланью; вдоволь на-обнималась она с дорогой своей Желтофиолью, поблагодарив ее за то, что та разделила ее судьбу, и пообещала даровать ей счастье, как только ее наказание подойдет к концу.

Тут в дверь тихонько постучала старушка и, не входя, передала великолепные ягоды Желтофиоли, и принцесса поела их с большим аппетитом; потом они улеглись спать, а едва занялся день, как Желанная снова превратилась в лань и принялась скрести копытами в дверь, чтобы Желтофиоль ее выпустила. Распрощались они весьма трогательно, хоть было это и ненадолго, и юная лань устремилась в самую густую лесную чащобу, резвясь на свой лад.

Я уж говорила, что принц Ратоборец остановился в лесу, а Пересмешник отправился поискать каких-нибудь плодов. Уже начинало темнеть, когда он вышел к тому самому домику старушки и вежливо спросил ее, нет ли самого необходимого для его господина. Тотчас она наполнила корзину и подала ему.