Каллиграммы. Стихотворения мира и войны (1913-1916)

Аполлинер Гийом

Засаленные коврики лежали на мостовой в беспорядке Коврики чьи складки уже не разгладить Коврики все сплошь цвета пыли На которых застыли грязные желто-зеленые пятна Как мотив неотвязный Погляди-ка на этого типа он выглядит жалко и дико Пепел предков покрыл его бороду пробивающейся сединой И в чертах вся наследственность явлена как улика Он застыл он о будущем грезит наивно Машинально вращая шарманку что дивно И неспешно бормочет и глухо вздыхает порою И захлебывается поддельной слезою Акробаты не шевелились На старшем было трико надето того розовато-лилового цвета который на щечках юницы свидетельствует о скорой чахотке Это цвет который таится в складках рта Или возле

ноздрей Это цвет измены У человека в трико на спине проступал Гнусный цвет его легких лилов и ал Руки руки повсюду несли караул А второй акробат Только тенью своей был прикрыт Я глядел на него опять и опять Но лица его так и не смог увидать Потому что был он без головы Ну а третий с видом головореза Хулигана и негодяя В пышных штанах и носках на резинках по всем приметам Напоминал сутенера за своим туалетом Шарманка умолкла и началась перебранка Поскольку на коврик из публики бросили только два франка да несколько су Хотя оговорено было что их выступление стоит три франка Когда же стало понятно что больше никто ничего на коврик не кинет Старший решил начать представление Из-под шарманки вынырнул мальчик крошечный акробат одетый в трико все того же розоватого легочного цвета С меховой опушкой на запястьях и лодыжках Он приветствовал публику резкими криками Бесподобно взмахивая руками Словно всех был готов заключить в объятья Потом он отставил ногу назад и почти преклонил колено И четырежды всем поклонился А когда он поднялся на шар Его тонкое тело превратилось в мотив столь нежный что в толпе не осталось ни одной души равнодушной Вот маленький дух вне плоти Подумал каждый И эта музыка пластики Заглушила фальшивые лязги шарманки Которые множил и множил субъект с лицом усеянном пеплом предков А мальчик стал кувыркаться Да так изящно Что шарманка совсем умолкла И шарманщик спрятал лицо в ладонях И пальцы его превратились в его потомков В завязь в зародышей из его бороды растущих Новый крик алокожего Ангельский хор деревьев Исчезновение ребенка А бродячие акробаты над головами гири крутили Словно из ваты гири их были Но зрители их застыли и каждый искал в душе у себя ребенка О эпоха о век облаков

^{Перевод М. Яснова}

СКВОЗЬ ЕВРОПУ

M. Ш. [16]

Ротзоге Твой яркий румянец и твой биплан превращающийся в гидроплан Твой круглый дом с копченой селедкой плывущей в нем Мне нужен ключ от ресниц К счастью месье Панадо мы повстречали И можем не волноваться теперь по этому поводу Что видишь ты старина М. Д… 90 или 324 человека в небесах и коровьи глаза глядящие из материнского чрева

16

М. Ш.
– стихотворение посвящено Марку Шагалу (1887–1885), который вспоминал, что Аполлинер написал эти стихи на следующий день после посещения мастерской художника (I-а, 1088).

Я долго бродил по свету я исходил все дороги Сколько закрылось навеки глаз на большой дороге Ивы гнутся и плачут от ветра Отвори отвори отвори отвори Посмотри посмотри наконец Моет ноги старик в придорожной канаве Una volta ho inteso dire Che vuoi [17] Я плачу когда вспоминаю о вашем детстве Ты мне показываешь ужасный фиолетовый цвет Эта маленькая картина с экипажем мне напомнила день День из осколков лилового зеленого желтого красного синего Когда я с ее собачкой на поводке шел средь пейзажа с очаровательной трубой вдалеке У

тебя больше нет у тебя больше нет нету твоей свирели Труба курит русские папиросы Лает собака на куст сирени Догорел и погас светильник Лепестки рассыпаны по подолу Два кольца золотых покатились возле сандалий по полу Загорелись в солнечном свете Но твои волосы как провода Над Европой одетой в разноцветные огоньки

17

Однажды я решил сказать то, что хочу (итал.).

^{Перевод Н. Стрижевской}

ДОЖДЬ [18]

Дождь женских голосов льет в памяти моей как из небытия То каплями летишь из прошлого ты волшебство далеких встреч И вздыбленные облака стыдят вселенную всех раковин ушных

18

В оригинале это стихотворение — каллиграмма (идеограмма, «рисованное стихотворение»). В настоящем издании приводятся переводы еще двух каллиграмм — «Заколотая горлинка и фонтан» и «Наводка».

Прислушайся к дождю быть может это старой музыкою плачет презрение и скорбь Прислушайся то рвутся узы что тебя удерживают на земле и небесах

^{Перевод М. Яснова}

ЗНАМЕНА

НЕБОЛЬШОЙ АВТОМОБИЛЬ

31 августа 1914 года Я выехал из Довилля [19] около полуночи В небольшом автомобиле Рувейра

19

Довилль — город в Нормандии: сюда в конце июня 1914 г. прибыли Аполлинер и его друг, художник и писатель, Андре Рувейр (Рувер, 1879–1962) как корреспонденты одного из парижских журналов; здесь же их застало известие о начале войны. Вечером 31 июля (а не 31 августа, как о том написано в стихотворении) они возвратились в Париж, сделав небольшую остановку в Фонтенбло, где жил Рувер.

Вместе с шофером нас было трое Мы прощались с целой эпохой Бешеные гиганты наступали на Европу Орлы взлетали с гнезд в ожидании солнца Хищные рыбы выплывали из бездн Народы стекались познать друг друга Мертвецы от ужаса содрогались в могилах Собаки выли в сторону фронта Я чувствовал в себе все сражающиеся армии Все области по которым они змеились Леса и мирные села Бельгии Франкоршан с Красной Водой и павлинами Область откуда шло наступленье Железные артерии по которым спешившие Умирать приветствовали радость жизни Океанские глубины где чудовища Шевелились в обломках кораблекрушений Страшные высоты где человек Парил выше чем орлы Где человек сражался с человеком И вдруг низвергался падучей звездой Я чувствовал что во мне новые существа Воздвигали постройку нового мира И какой-то щедрый великан Устраивал изумительно роскошную выставку И пастухи-гиганты гнали Огромные немые стада щипавшие слова А на них по пути лаяли все собаки И когда проехав после полудня Фонтенбло Мы прибыли в Париж Где уже расклеивали приказ о мобилизации Мы поняли оба мой товарищ и я Что небольшой автомобиль привез нас в Новую Эпоху И что нам хотя мы и взрослые Предстоит родиться снова

^{Перевод М. Зенкевича}

ДЫМЫ

И покуда война Кровью обагрена Вкус описав и цвет Запах поет поэт