Казачка. Книга 1. Марина
Шрифт:
Иван с Марикой уже три часа ехали в поезде Москва-Ленинград и слушали этого пожилого пьяненького мужчину, разоткровенничавшегося с ними толи от выпитого коньяку, толи от того, что в Ленинграде ему с вокзала придется идти совсем не в тот дом, в который ему бы хотелось.
— Смешной он, правда?
— Смешной… и жалкий какой то…
А за окном справа налево бежала августовская ночь.
Благословенна летняя тишина старых московских квартир.
Как удивителен этот контраст — контраст удушливой асфальтовой жары с недвижимой прохладой больших высоких потолков.
Однако, ленинградские квартиры совсем непохожи на московские.
Эти вечные перевязанные бечевой пыльные стопки старых книжек. Они приговорены к сожжению… Или к переработке в утиль…Но исполнение приговора пока отложено… И никто уже никогда не будет их читать. Придут пионеры. Позвонят в квартиру, — макулатура есть? И засуетившаяся бабуля возьмет, да и отдаст эти книжки — берите ребята, все равно от них только пыль одна…
А эти застывшие в неестественной выгнутости рассохшиеся лыжи — свидетельство насилия над детками, которых так же гнут и выгибают в школе и дома, делая из них людей… как из прямых и ровных досочек выгнули эти снегокаты, да бросили потом на антресоль…
Было субботнее утро, и мама была дома. Она уже встала, но еще не причесывалась и вообще не выходила из комнаты в общую кухню или в коридор. В стареньком фланелевом халате, надетом поверх ночной сорочки, она смотрела по телевизору какую то ерунду и думала о сыне…
— Привет, ма! Это вот Марина, она в Институт культуры поступает. Мы на выходные из Москвы Ленинград посмотреть, а завтра вечером назад, у нас и билеты уже есть.
— Как же… Как же так? А тебя не выгнали с практики то? Что же вы приехали, не предупредили?
— Да мы сами решили только вчера. Я аванс получил — пошли, купили билеты и приехали. Петродворец посмотреть, Эрмитаж, и обратно.
Мать чувствовала себя совершенно растерянной. Эта девочка… А в комнатах совсем не убрано, и сама она…
— Ах, Ванька, Ванька, предупреждать надо, что же я? Как я вас принимаю?
— Вы извините нас, Людмила Александровна…
— Да что там! Я ведь рада.
— Ваня, а кто эта девочка? — полу — шепотом спросила мать, буквально вытащив сына из комнаты в коридор.
— Ма! Ну это девочка, хорошая знакомая из Москвы.
— Ваня!
— Ма!
…………………………………………………………………
Петергоф пленил.
День выдался солнечный, но ветреный.
В электричке, которые с Балтийского вокзала уходили на Петродворец почти каждые пол-часа, мест для сидения не менее не оказалось. Они стояли
А ей так хотелось увидеть это чудо!
И чудо превзошло все ее ожидания.
Ну что фотографии? У учительницы по литературе был цветной альбом Пригороды Ленинграда. И они смотрели этот альбом всем классом тогда, в седьмом или даже в восьмом, когда Алевтина Андреевна приехала из отпуска. И они даже сочинение писали на тему, «Почему я хочу поехать в Ленинград».
Но фотографии, пускай даже и цветные — ничего не передают.
Разве можно передать этот морской простор, который открывается с лестницы Большого каскада? А балтийский ветер и брызги на губах? А такое неповторимое единение цвета золота куполов и синего ветреного неба?
Она ходила по аллеям нижнего парка, как во сне, улыбаясь и пытаясь схватить глазами и запомнить как можно больше этой красоты.
И только Ванечка… Мешал ей, подлезая со своими поцелуями.
— Ну, Маринка… Ну, Маринка…
Он тянул ее назад — домой в Ленинград, зная, что мать на весь вечер ушла к подруге на юбилей. В нем пульсировало нетерпение. Он рассчитывал именно на этот вечер.
— Маринк, ну поехали, а?
А она так хотела напиться допьяна этим ветреным днем, этим свежим балтийским порывом, бросающим в лицо мелочь искристой влаги из Самсоновой струи. Ну куда? Куда и зачем уезжать, покуда на это можно смотреть и смотреть!
За три недели знакомства она уже привыкла к тому, что Ваня туговато расстается с деньгами. Но это совсем не раздражало ее.
— Давай, пообедаем в ресторане!
Ваня явно испугался…
— Зачем в ресторане? Давай поедем домой, шампанского возьмем, музыку послушаем…
Но ей хотелось устроить праздник. Ну нельзя, нельзя уехать от этой красоты просто так!
— Ванька, да я тебя угощаю… Не стесняйся…
И в его глазах она вдруг разглядела блеснувший там страх. И она все поняла. Она поняла, что и он понял. Не пара они.
Не пара он ей.
В уютном подвальчике, стилизованном под крепостной каземат Петровских времен, они сели. И принялись молча смотреть друг на друга. Она улыбалась, не скрывая своего счастья — она видела Петергоф, и она восторженно переживает эту сбывшуюся мечту.
А Ваня грустил. Он грустил по тем потерянным минутам, что они могли бы провести дома, у него в комнате, когда мама ушла к подруге на весь вечер…
Официант принес шампанское.
Какую то нехитрую ресторанную закуску.
Они выпили.
Шампанское было очень сухим и сильно щипало губы и язык.
— За нас, — сказал Ваня, вложив в слова и во взгляд всю свою тоску.
— За встречу с Петродворцом, — ответила Марина и улыбнулась.
В электричке он снова лез целоваться.
А дома.
Она давно все поняла, и готовилась к объяснению,
— Не надо, Ваня. Я не люблю тебя. А без любви я не могу и никогда не смогу. У меня был любимый. Я и сейчас его люблю. Он в Ростове. Поступает на Юридический. А тебя я не люблю. И не надо, Ваня. Не надо так страдать.