Казачка. Книга 1. Марина
Шрифт:
— Сергей!
— Все! Молчу!
Всю неделю Ваня работал в каком то отчаянном порыве, словно галерный гребец, предупрежденный, о том что скоро будет выброшен за борт, словно чернокожий раб на хлопковом поле штата Миссисипи, которому за лень или иной проступок были обещаны субботние плети, словно плененный египтянами эфиоп, строящий пирамиду Хеопса, которого за нерадивость грозили отдать в жертву богу Осирису. В ушах все время звучало: «Ты, Введенский — первый кандидат на вылет с практики, а автоматом из института. Ты, Введенский — теперь на особом
Даже Серега с Витькой, и те порой ворчали, — да брось ты Джон упираться рогом! Не бзди, и никто тебя не выгонит…Только грыжу заработаешь.
А сами уже обсуждали между собой, как в воскресенье поедут на рандеву с Ирой и Олей.
— На меня не рассчитывайте, меня «Гестапо» теперь вообще никуда не пустит, разве что возле общаги на площадке в волейбольчик попрыгать — на виду у всех.
— А как же Маринка твоя?
— Не знаю, — отвечал Ваня мрачнея лицом.
Однако, есть все же Бог на небе! В пятницу «Гестапо» отвезли в больницу с приступом аппендицита.
— Так ему! — сказал Серега, узнав эту сногсшибательную новость.
— Лежал бы он теперь там до конца практики! — добавил Виктор.
Душа у Вани ликовала. И не смотря на то, что от изнурительной работы в конце смены он едва не валился с ног, в пять вечера забежал к Марине.
— Пойдем сейчас в кино?
— Пойдем. А куда?
— А куда у вас ходят?
— Давай в Россию. На Пушкинской. Я хочу свидание с тобой — у памятника. У фонтана. Там… Через полтора часа.
У Вани долго не поворачивался язык, но преодолев стыд и неловкость, он все же попросил у Виктора джинсов — «на один только вечер, и один только раз». Витька только улыбнулся.
— Смотри, не обтрухай, — сказал Серега, и в другой раз, может Ваня бы и обиделся, но теперь не стал.
— Куртку будешь брать? — спросил Виктор, и не дожидаясь ответа, протянул Ване свой почти не линялый Blue Dollar.
— Спасибо, Витя.
— Да ничего…
Цветов Ваня нарвал с клумбы возле общаги. Раньше он себе такого и представить бы не смог, а тут… Во как забрало!
Маринка уже стояла возле фонтана, в коротком платье, в котором она ну никак не походила на студентку… На вид сейчас ей можно было дать едва шестнадцать.
— Привет
— Привет
Краснея, Ваня неловко протянул букет садовых ромашек и с еще меньшей ловкостью ткнулся носом в ее щеку.
— Куда пойдем?
— А все равно.
Пошли пешком по Бульвару. Сперва до Никитских ворот, потом еще дальше. Посидели на скамейке напротив литературного института. И все время жутко хотелось целоваться.
В кино попали только на сеанс «двадцать один-тридцать». В «Ударник». Показывали какую то итальянскую комедию с Челентано. Но Ваня на экран почти не смотрел. Его все тянуло целоваться. И ей тоже. И они себе в этом не отказывали.
— А мы с Ирочкой, наверное, поженимся…
Серега лежал поверх одеяла. Голый, в одних плавках. Жара на улице, если доверять не телевизору, а своим ощущениям, была под тридцать. Оба окна их комнаты были открыты настеж, а там, за едва колыхавшимися занавесками было что то нехорошее. Вдали погромыхивало, и темно-серое небо, цвета совсем как у Невской воды в хмурый день, давило и парило духотой.
— Гроза будет, — сказал Витя, тоже голый, и тоже в одних плавках лежащий поверх одеяла.
— Поженимся мы с Ирочкой…
— Что, так приспичило? — хмыкнул Виктор, пуская в потолок струйку сигаретного дыма.
— Дурило ты. У меня, ты знаешь, с этим делом — никаких проблем. Я онанизмом уже в десятом классе бросил заниматься и полностью перешел на конкретных телок.
— Ну так и что?
— А то, что браки надо заключать тогда, когда это выгодно…
— Ну?
— Вот и ну! Ирка — баба что надо, ты ж видел.
— Ну.
— Но меня не это берет. У меня, ты ж знаешь, телок в Ленинграде — миллион и еще больше. Ирка как жена — перспективная.
— Ну.
— А и то — папаша у нее, сам понимаешь — в министерстве не последний человек, квартира у них, ты бы видел! И потом — это ж Москва…
— А че, Ленинград наш хуже, что ли?
— Дурак ты Витек, конечно хуже.
— А мне наоборот, Москва не нравится.
— Просто ты ее не знаешь. Судишь о ней с точки зрения проезжего транзитного пассажира, которому надо с Белорусского вокзала на Казанский. В руках у него чемодан тяжелый, да надо до поезда еще подарок жене в ГУМе купить. Вот он ее — Москву и не любит — его тут все толкают, как куда пройти — не говорят, он устал, ему полежать хочется и вообще — город этот для него чужой. Вот он по приезде в свои Большие Говнищи и рассказывает родне — какой плохой и неуютный это город — Москва. А ты поживи в ней, как в родном городе!
— Нет, Серега, ты не патриот.
— Да, я не патриот. Я хочу в Москву.
— И поэтому на Ирочке женишься?
— И поэтому тоже.
— Ну и что, она согласна?
— Я думаю, будет согласна.
— А-а-а! Так ты еще ей не предлагал?
— Дурак, она в меня втрескалась, я тебе говорю!
— То что ты с ней спал? Так у нее тут до тебя, и одновременно с тобой может сто таких как ты, да еще и покруче.
— Нет. Нет, Витек, я в бабах понимаю. Я вижу, когда они контроль теряют.
— А сам?
— Ну, она мне в кайф. Классная телка, ты ж видел!
— Ну видел.
— И грамотная в этом деле — я тебе доложу!
— Это для женитьбы опасно.
— Почему?
— Жена должна иметь пониженную сексуальность, чтобы любовников не было.
— И чтобы муж страдал от ее фригидности и бегал за другими бабами! Я думаю, если уж жениться, то чтобы в постели с женой — было лучше чем со всеми остальными телками!
— А если у тебя стоять перестанет?.. Ну хоть временно? Ну заболеешь?