Казачка. Книга 1. Марина
Шрифт:
Уже тихо светало, когда он остановил машину возле ее ворот.
— До свиданья, Марина
Ласково улыбнувшись, Дима открыл ей дверцу, и гибкая и ловкая, она исполненная гордой грации вышла…
— Оглянется? — загадал Дима.
Марина щелкнула задвижкой калитки… И уже исчезая, блеснула взглядом…
2.
Марина так и не смогла взять в толк, почему Москву называют «большой деревней». До приезда в столицу, ей доводилось бывать и в Ставрополе, и в Ростове, и в Минводах…
В институт культуры по отделению хореографии Маринка со своею золотой медалью поступила легко. Накарябала сочинение, не мудрствуя особо, про образ русской женщины в романах Толстого, да показала себя по спецпредмету. До испанского танца с кастаньетами, блестяще отточенного еще в девятом классе — дело даже и не дошло. Старый препод… то ли доцент, то ли профессор, неряшливого вида, весь седой, аж даже с желтизной в волосах, узнав, что она с юга, из казачек, попросил пройтись на пуантах лезгиночку… Маринка потом, уже сверх спрошенного, показала еще и фуэте, и батман… Двое в комиссии даже поаплодировали.
Но по порядку:
Москву сперва увидала из окна самолета. «Ту» накренился, вынырнув из облаков, и сердечко ее девичье аж зашлось — заколотилось. Вон он — университет на Ленинских горах! Кто ж его с первого взгляда не узнает?
И вот автобус катит ее из Внукова по мокрому Киевскому шоссе. В дождь прилетела. К добру?
Здравствуй. Москва!
Как дурочка, прям с чемоданом поехала в институт. За версту видать что приезжая. И обидно. Что мы, хуже москвичек, что ли? В метро — во все глаза глядела на пассажиров. Кто? Как? В чем?
И решила, что кабы не ее чемодан, то и сошла бы за столичную, да блистала бы здесь не хуже самых красивых местных девчонок. А что? Джинсики у нее — самые что ни на есть фирменные. В Ростове папка достал у приятеля своего — у Корнелюка. И кроссовочки «адидас», и курточка тонкой лайки — все на ней как надо. И сама она — высший сорт. И парни в метро на нее смотрят. Смотрят и улыбаются — кто посмелей, а кто робкий — глаза отводят.
Прав был папка, когда говорил, что лучше и красивее их казачьей породы — во всем свете не найти.
Народу в приемной комиссии — как перед входом в водочный магазин, когда Горбачев трезвость в стране объявил. А она еще и с чемоданом… Ну дура-дурой!
В полной взбудораженности, она и не помнила, что и как писала. Только боялась какой то ерунды, дескать — ошибусь в заявлении, а ректор заметит ошибку, и скажет — «не надо нам таких неграмотных студентов в институте культуры»! Поэтому, заявление выводила строго по образцу, вывешенному здесь же на стенке в приемной комиссии. Потом и еще три раза перечитывала. И все отдала двум приветливым таким девчонкам — секретарям. Те документики ее в отдельный большой конверт — и аттестат с круглыми пятерками, и характеристику, и справку медицинскую… И все равно — тут же дали направление в свою институтскую поликлинику. Вот как они — москвичи боятся, что мы им заразу какую-нибудь принесем. Сами бы лучше за собой смотрели. Тоже мне!
Потом в Лоси — в общежитие. Забросила чемодан… Тут же познакомилась с двумя девчонками — абитуриентками. Ирка — боевая такая — из Кургана, и Оля — рыженькая тихоня из Белгорода. Тихая. В тихом омуте…
—. Все девчонки на медкомиссию, — орет комендантша в коридоре, — без справки никто постельного белья не получит.
— Ну не дискриминация ли? Почему парням во всем такая лафа?
— Ну, мы зато в армию не попадем
— Это ты зря, в «кульке» для девок военная кафедра — на медсестер всех готовят, военнообязанными будем
У гинеколога испытала три минутки стыда. Во-первых… Во-первых — мужик. Нестарый лет сорока. Толстый, мясистый такой с усами. На двери табличка: Лившиц Игорь Моисеевич.
— Аборт недавно делали?
Маринка и так вся напряглась, а тут…
— Я спрашиваю, — давно аборт делали?
— Неделю тому назад, — выдавила из себя Маринка.
— Ну, ну… Смотрите… Вам теперь поберечься надо… Такая маленькая еще.
И писал потом что то в карточке, посапывая в усищи. Прям, как у Сталина.
Господи! Неужели это как-то может повлиять на поступление? Ну кому какое дело? А все равно — страшно. И почему «маленькая»? Что он имел ввиду?
До первого экзамена еще две недели. Ирка с Олей решительно побежали записываться на платные подготовительные, хотя занятия на курсах уже и начались. Маринке денег не жалко — шестьдесят рублей. Папка дал ей двести пятьдесят и обещал еще прислать, если чего. Но просто ей вроде как бы и не надо. Как медалистке — ей только сочинение и специальность сдавать, а историю, русский устный и иностранный — Родина уже простила. За золотую медальку школьную. Не даром Мариночка старалась!
Так что, оборвала лепесточек от объявления «готовлю в ВУЗ по литературе письменной (сочинение) Матвей Аркадьевич» и успокоилась.
А в комнате их пока трое, хотя койка еще одна стоит. Ирка, Оля и Маринка.
У Ирки специальность — баян. Она его с собой из Кургана притащила. Но клятвенно обещала, что играть станет только тогда, когда девчонок в комнате не будет. А Оля, как и Маринка — танцует. И в общежитии класс есть — с палкой и зеркалами. Решили, что будут ходить каждый день по вечерам. А пока… А пока — решили Москву смотреть.
Воскресенье жаркое выдалось. Плюс тридцать два в тени.
Подумали-подумали. И решили на пляж.
В Химки. Так Ирка решила. Она то знает.
Ирка девчонка тертая. Она третий год приезжает поступать. Первый год на медицинский пыталась — мимо! Потом в педагогический на английский язык — тоже мимо денег… Теперь, решила уже чтобы наверняка. И главное, главное, девки, это замуж за москвича и прописаться. Как бы циничным это ни показалось! Ведь можно же и по любви? Неужто нельзя москвича полюбить? Так и поедем на пляж — москвичей ловить!