КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ

Квилессе

С каким-то звериным рычанием Тиерн рванул вперед, оттолкнувшись спиной от стены, и Тийна страшно завизжала, оказавшись в его руках. Нельзя дразнить разъяренного зверя! Еще миг – и его пальцы сомкнулись бы на её шее, ломая её, и ничто не заставило бы его отпустить его жертву, но… Он и опомниться не успел, как крепкие стражники завернули ему руки за спину и крепкими тумаками заставили упасть на колени перед Тийной.

– Так-то, Первосвященник, – с удовлетворением произнесла она, сохраняя достоинство. – Ты опоздал с угрозами. Армия теперь тоже моя. Казнить его! – послушные стражи без лишних слов вздернули легкое тело Первосвященника в воздух и поволокли к выходу. Он забился, закричал в их руках – Тийна не поняла, чего больше было в его крике,

ярости, отчаянья или же страха… нет так просто он не отделается! – Стойте! Я придумала кое-что получше, – она, издеваясь, подошла к схваченному. Их глаза – его, одержимые, и её, наверное, не менее безумные, чем его, – встретились. – В подземелье еще остались Палачи, не так ли? Те, кто спрятались в своих пещерах, как крысы! Киньте-ка его туда и заприте покрепче двери – вдруг они все-таки смогут открыть свои норки, чтобы слегка поразвлечь своего гостя! И убейте всякого, кто посмеет оттуда выйти! Посмотрим, сможет ли он долго продержаться без воды и еды? – она ухмыльнулась, глядя, как в глазах его отразился жуткий страх. – А ты запомни: если сможешь прийти сюда и станешь передо мной здесь, я стану твоей… если у тебя сохранится такое желание. Вот тому свидетели! И поищите-ка советника, этот негодяй запер его где-то!

Лицо Тиерна исказилось до неузнаваемости.

– Я вернусь! – исступленно заорал он. – Я приду, слышишь, ты..!

Солдаты, ни слова не говоря, потащили его, и скоро голос его стал не слышен за захлопнувшимися дверями.

Больше не хотелось думать об этом; поступок Тиерна как нельзя лучше осветил ситуацию – даже победив Палачей, Тийна все еще оставалась никем. Что знает об этом свет? Ничего; и что знает о них сама победительница? Менее чем ничего. Отчего никому в голову не приходило уничтожить их раньше? Что они защищали и охраняли?

– Боюсь, теперь поздно, – пробормотала Тийна, – теперь мне этого не скажет никто. – Но нужно идти дальше.

====== 1.ТАЙНЫ ПОДЗЕМЕЛИЙ ======

– Полетай-ка, голубчик!

Тиерна, раскачав за руки и за ноги, зашвырнули поглубже в пещеру, подняв его тщедушным тельцем целую тучу грязной, пропахшей кровью пыли, и пока он отпыхивался, крепко ушибившись о каменный пол, поспешно закрыли двери. Все-таки, победа победой, а по подземельям еще бродят эти чудовища. И кара, придуманная Тийной для дерзкого, была ужасна и полна какого-то религиозного тайного смысла. Сама того не подозревая, она изобрела Суд Людей – теперь виновных не забирали Палачи, а отдавали Палачам, и это было даже ужаснее, потому что в глазах людей вина преступника не была доказана, и оказаться там мог даже невиновный.

– Выпустите меня, выпустите меня, вы, негодяи!

Тиерн, обливаясь липким холодным потом от ужаса, ринулся к закрывающимся перед ним створкам. Но он, конечно, не успел – каменные тяжелые плиты сомкнулись, гася последний луч света, и он оказался в кромешной тьме, пахнущей настолько дурно, что мутило. Так пахла дурная смерть, грязная смерть. И Тиерн, сообразив, что теперь никто ему на помощь не придет, скомкал полу своих одежд и запихал, забил жесткий комок себе в рот, чтобы не выпустить рвущийся наружу жуткий крик ужаса. Но даже мычание его, жалкое и сдавленное, показалось ему в тишине пещеры громовым раскатом. По пылающим щекам его текли целые потоки злых слез, а рев не прекращался, как ни старался он заткнуть себе рот покрепче.

Заперли!

Теперь он пропал; за ним непременно придут эти монстры, эти Палачи – Шут мог сколько угодно тешить себя мыслью, что он не виноват перед ними, но Тиерн-то знал, что до Шута просто не дошла очередь. В Империи хватало преступников и поопаснее его. Тиерн, например.

Раньше, когда можно было все, он запросто перерезал глотки пленным, не сильно разбирая пол и возраст, а потом… однажды, в один из дней после завоевания, он сам видел, как Палачи приходили за наиболее жестокосердным. Они настигли его в поле, ночью, где завоеватели отдыхали после погони и боя. Остальные спали в лагере, а этот – Тиерн был с ним, потому

что припоздал к сражению и остался ночевать с выставленными часовыми, – заснул прямо у пыточных столов. Он сопротивлялся, когда они за ним пришли. Он орал и отбивался, он даже пытался убежать, вскочить на лошадь и ускакать. Только до лошади он не добежал; ловко кинутый топор перерубил ему ногу, и он упал, вопя благим матом. Они волокли его под руки, а его полуотрубленная нога, вихляясь и доставляя ему невероятные муки, волоклась по красной траве – даже в ночном свете равнодушного Торна было видно, как кровь окрасила её. Они воткнули ему меж стиснутых зубов палку, чтоб заглушить его крики, и один из них деловито и быстро оторвал висящую на каких-то нитках сухожилий ногу, выкрутил её из сустава. Как орал несчастный! Как плакал! Ничуть не меньше свих жертв. И это было только начало; он не мог рассчитывать на быструю смерть – они натуго перевязали его рану, перетянули кровоточащие артерии, но лишь затем, чтобы потом продлить его муки, и исчезли в ночи, волоча его по каменистой земле.

Все это видел Тиерн; слышал он и вопли казнимого, и они с тех пор стояли у него в ушах… Да, он делал гадости – но всегда оглядывался на других зная, что кто-то грешен больше него самого. Запугивать деревенских смазливых дурочек страхом смертной казни через сожжение и потом заставлять их ему отдаваться – это была такая мелочь…

И как же он просчитался!

Нет больше более виноватых; есть он один, отданный на растерзание. И за ним придут – у них нет выбора, им больше никого не отдадут, а они просто не могут не убивать!

Но, может, если он будет сидеть очень тихо, они просто не найдут его?

Постепенно паника отпускала его, родилась безумная надежда, что никто за ним не придет; но, возможно, это было лишь продолжение истерики?

Тийна сказала, что всех убила, ну, или почти всех. Но не могла же она уйти спокойно, зная, что в подземелье остались еще те, кто смог бы причинить ей вред? Нет, она не оставила бы много врагов, может, нескольких раненых, и тех подыхающих… а его сюда кинула в надежде, что он помрет с перепугу. Да, так; или от голода. Только и он не лыком шит!

Глаза начали привыкать к темноте, которая оказалась не такой уж кромешной – наверху слабо-слабо, словно затухая, светили какие-то мутно-голубые кристаллы. Тиерн, отерев разгоряченные щеки рукавами, осторожно освободил рот, отплевываясь, и огляделся кругом более трезвым взором.

Ничего опасного и страшного в пещере, куда его закинули, он не видел. Простая каменная площадка; пустая; внизу начиналась лестница, бесконечно длинная и пустая – если не считать того хлама, коим она была замусорена. Валяются обломки оружия – а это уже лучше! Как коршун налетел он на железные обломки – в голове еще мелькнула какая-то страшная мысль о том, как, должно быть, прочны были те кости, о которые поломано столько мечей, покрытых засохшими бурыми пятнами, но он прогнал эту мысль прочь. Не думать об этом!

Среди бесполезных обломков он нашел почти целый меч – только гарда погнулась да слегка искривилась рукоять. Как, должно быть, силен был удар, если так покорежен металл, подумал снова Тиерн, как завороженный разглядывая меч – оружие словно обнимало его руку, и это было… волшебно, словно оружие могло понимать его и нарочно так искривилось, защищая его руку.

«Останусь жив, – подумал Тиерн, ощущая необычный душевный подъем, – сделаю этот меч своим родовым клинком и назову его Эладон – Кривой».

Вооружившись Кривым, Трен почувствовал себя увереннее и спокойнее настолько, будто полдела было сделано. И в самом деле, чего бояться? Нужно только найти выход из подземелья – а он есть, в этом Тиерн уверен! В народе же поговаривают, что господин Шут погуливает в подземельях и не боится ни Палачей, ни самого Тавинаты – отчасти, поэтому этот гадкий карянин до сих пор жив. Если он не боится Тавинаты, то, значит, есть у него какая-то тайная сила? А раз так, то кто захочет с ним связываться и проверять это на собственной шкуре?