КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ
Шрифт:
Следуя по проложенному сонками пути, он спустился в подземный город. Тишина; какая гробовая тишина! Слышны даже потрескивания медленно проседающих древних стен… и чьи-то торопливые шаги.
Тиерн встрепенулся, сердце его забилось так скоро, что он едва не задохся и не помер на месте. Кто это?! Палач?! Торопливые шажки сбились, где-то осыпались камешки, и тревога отпустила Тиерна. Нет! Это кто-то сильно сведущий путешествует по подземелью. Где он?! От этой мысли Тиерну стало так же дурно, как и от испуга. А что, если случайный путешественник уйдет, снова оставит Тиерна здесь одного?! Догнать, найти его! Может, это подлый Шут, всего лишь Шут! Он не станет убивать Тиерна, уж в этом-то можно быть уверенным!
Обвал повторился; теперь Тиерн мог точно сказать – это наверху, там, где терялись в вышине вершины башен, был второй этаж подземного города. Тиерн, позабыв о всякой осторожности, ринулся к башенке, над крышей которой слышал
Шорох наверху прекратился; видимо, тот, кто тайком прогуливался по подземным лабиринтам, услыхал его и сбежал, пожелав остаться неузнанным. Это не Палач; Палачу незачем скрываться и убегать. Да и шаги – эти неуверенные, робкие, словно крысиные, они вовсе не походили на шаги кровожадного чудовища.
Тиерн крепче сжал свой меч и осторожно ступил на первую ступеньку лестницы, ведущей наверх. Вопреки всем его ожиданиям, она не разразилась невыносимым старческим скрипом. Она была достаточно крепка, и, как ему показалось, новее всего остального. Вторая ступенька, третья… В тусклом свете подземелья Тиерн начал различать очертания предметов, провалы дверей… Странно; башня была, несомненно, древняя, её стены были просто расписаны трещинами. Куски штукатурки, обнажив Камни, отлетели и там, и сям и покрывали ступени. Но кое-что был не таким уж и древним – например, эти же ступени. Кое-какие были заменены совсем недавно, старинные мраморные перемежались грубо отесанными деревянными. Дверные проемы, чернеющие в светлых стенах, были снабжены решетками – Тиерн задел ладонью холодное мокрое склизкое железо и с омерзением отер руку об одежду. Что это за место? Снаружи выглядело как королевская башня… Тиерн, потеряв всякую бдительность, пошарил в кармане и извлек огниво. Нужно осмотреть все как следует! Первый же робкий язычок пламени осветил замшелую, позеленевшую от времени решетку и издевательский оскал белеющего черепа, висящего меж прутьев решетки. От неожиданности Тиерн завопил и шлепнулся на зад, невероятно ловко отползая от улыбающегося ему покойника – до тех пор, пока рука другого не легла ему на плечо.
Тиерн подскочил и вжался в стену, в ту её часть, где не было ни дверей, ни страшных остовов. Подняв повыше свой жалкий светильник, он осветил лестничную клетку и четыре камеры в ней – и всюду были останки людей.
То была тюрьма для смертников!
Над входом в каждую камеру были прикреплены факелы, и Тиерн поспешно зажег один из них. Стало гораздо светлее и не так страшно. Еле переведя дух, успокаивая сердце, готовое вот-вот разорваться, Тиерн опасливо подступил к первой, так напугавшей его камере. Да, вот он, остов, немой и страшный. Видно, несчастный осужденный умирал тут долго, и, скорее всего, от голода и жажды – засохший хлеб и пустая кружка стояли в маленькой нише вне досягаемости от его рук, которые и после смерти сжимали безжалостные прутья его решетки. Он так и умер, просунув голову сквозь решетку и глядя на такую вожделенную еду. Ужас; Тиерна даже передернуло от одной мысли о том, какие тут раньше стояли крики и мольбы. Он тронул пальцем высохший костяные ладони, сцепленные на железе, и они рассыпались в прах, так быстро и, что он едва успел отпрянуть, брезгливо отступая от сгнивших останков. Звонко щелкая, посыпались высушенные кости, что-то загремело слишком громко для скелета, и лишь один череп остался висеть меж прутьями, застряв… И звон – этот звон Тиерн не спутал бы ни с каким другим! Звон золота! Тиерн, забыв о брезгливости, припал на колено, обшаривая пол. Где оно, то, что упало с покойника?! В кучке костей руки, в крошеве штукатурки, его пальцы нащупали скрюченный высохший палец. Конечно, он переломился! От такого веса и здоровый палец мог бы переломиться, подумал радостно и ошарашено Тиерн, поднимая к свету свою находку.
Это был перстень, массивный золотой перстень, с красивым камнем. Такой перстень мог украшать только руку короля! Остервенело разломав хрупкие кости, Тиерн очистил драгоценность от многолетней плесени и паутины, и камень засверкал кровавым блеском.
– Да это, должно быть, легендарная Королевская Тюрьма! – ликуя, пробормотал Тиерн. – Не может быть..!
О Королевской Тюрьме ходили легенды. Говорили, что самые жестокие короли древности, те, которых победил первый из Андлолоров, были заточены в неё с поистине королевской роскошью. Их казнили в полном королевском облачении, в парадных золотых кольчугах, с венцами на
Он сунул факел едва ли не в скалящиеся зубы черепа – и радостным криком схватил то, что поначалу показалось ему полуистлевшей шапкой. То был королевский Венец, полузасыпанный сгнившей тканью. Видно, раньше он, и правда, был надет на шапку. Или может, черви, точившие труп, испачкали его своими гадкими телами, но только теперь он был абсолютно черен. Золото лишь угадывалось под слоем грязи и разложений. Но Тиерна это не смутило; расшатав череп, он все-таки добыл Венец (череп со стуком упал на пол и раскололся на мелкие кусочки, но мародера это мало тронуло) и с победным криком поднял его над головой. Такого Венца не было и у самого Чета! Воткнув факел на место, Тиерн торопливо отхватил Кривым добрый кусок от своего плаща и торопливо начал очищать корону. Взору его открылись совершенно невообразимые камни, горящие в свете факела таким жадным и богатым блеском, что Тиерн позабыл, где он находится и зачем он здесь.
Свою нечаянную добычу Тиерн торопливо нацепил на себя – а куда было её деть? Чертовы сонки ничего не оставили ему, ни сумки Первосвященника со священными текстами, ни пояса… Ну, ничего!
– Нужно все обыскать! Нужно обыскать все!
Тиерн закинул горящий факел в другую камеру, за решетку, и угодил прямо в казненного; не истлевшая еще ткань и высушенная плоть моментально вспыхнули, осветив на короткое время тесную клетку. Труп сидел, уронив голову на грудь, раскрыв свой костяной рот, словно удивляясь своему нелепому великолепию – плечи его и весь перед его одежды казался сплошным кладом, россыпью камней, вкрапленных в золото, а Венец на склоненной голове был вышиной с локоть, и его острые лучи воинственно топорщились над выбеленным лбом.
И он был прикован – прикован к тому самому стулу! Острые шипы торчали меж костей рук, топорщились под одеянием на ссохшихся ногах…
Пламя охватило его жалкую скрюченную фигуру, и тяжелый драгоценный нагрудник съехал на колени, вычищенный мгновенно горячими языками от грязи и пыли. Тиерн, вцепившись в решетку, выл и улюлюкал, глядя на объятый пламенем скелет, закованный в золотой панцирь. Глаза его горели как у безумного.
Какие богатства! Теперь Тиерн не боялся; даже Палачей – к чему страх? Тот, кто так поспешно убежал сейчас отсюда, тоже наверняка был мародером. И раз он так уверенно ориентировался в подземелье – значит, приходил сюда не раз и не два. И Палачи его не тронули! Значит, и ему нечего опасаться. Только бы найти выход!
Немного успокоившись, Тиерн продолжил восхождение по лестнице.
Дальше шли ступени почти все старинные, из мрамора. Видно, внизу они истерлись и раскрошились так скоро от частого использования. Башня заселялась медленно, этаж за этажом, и чем выше был этаж, тем реже его навещали… Тиерн насчитал еще как минимум восемнадцать склепов, где были замучены короли – короли многих земель и стран, в странной, непривычной одежде, в полном боевом облачении, в кольчугах и латах, похороненные с королевскими регалиями. Интересно, что это было – последняя дань уважения к великим воинам или наоборот, чудовищная насмешка? В любом случае, это было столь грозно и от этого веяло такой мощью, что кровь стыла в жилах.
Дальше были недавние захоронения – Тиерн с содроганием узнавал знакомые медвежьи шкуры, а которые так любила наряжаться сонская знать. Некоторые лица, истлевшие и почерневшие, казались ему знакомыми; в одной клетке, вырванная из сустава, болталась рука, крепко схваченная стальным наручником – несчастного растянули четырьмя цепями, подвесили за руки и за ноги и на грудь положили ему тяжелую каменную плиту… когда-то.
А были и такие склепы, у которых решетка была наглухо заложена камнями и заштукатурена. О том, что когда-то тут был вход, говорили таблички – всегда медные толстые доски, с высеченными на них неизменными словами: «Равновесие – превыше всего». Казалось, что все остальные преступники были словно выставлены напоказ, скрюченные мукой в свой последний час, и это унижало память о них. А кто покоился в замурованных клетках? Быть может, те из королей, уважение к которым заставило Андлолора приказать скрыть от всеобщего обозрения их жалкие останки? Или, напротив, они были подвергнуты такой муке, о которой людям больше и вспоминать бы не нужно? А может, там просто сокровищница – просто замуровали те вещи, что принадлежали казненным? Воображение Тиерна живо изобразило ему целую гору золота, золотой посуды и предметов, сколь бесполезных, столь и драгоценных: каких-нибудь зеркалец, кувшинчиков, гребней и прочих изящных мелочей. Так или иначе, но это надо бы проверить!