Киреевы
Шрифт:
Все это рассказал Чернышев женщине, которую любил всем сердцем, всю жизнь. Сейчас она снова рядом с ним — его радость, нежная подруга, когда-то разделявшая опасности боевой жизни. Взять бы ее за руку и сказать:
«Марийка, единственная моя! Я, наконец, нашел тебя и Наташу. Для меня ты по-прежнему самая лучшая, самая прекрасная на земле. Мои чувства, мои мысли — все принадлежит тебе и дочурке. Потерять вас обоих второй раз — выше моих сил. Марийка, жена моя…»
Вместо этого он заговорил обычным тоном. Только голос его срывался:
— Мы
Мария Михайловна молча кивнула головой. После короткой паузы Чернышев сказал:
— Сейчас я прошу тебя об одном: расскажи о дочери.
Щеки Марии Михайловны порозовели, глаза стали ярче.
— Трудно быть беспристрастной к Наташе, но мне кажется, Степан, она такая, какой мы с тобой мечтали ее видеть.
— Если она похожа на ее мать, я счастлив, — тихо сказал Степан Дмитриевич.
С жадностью он расспрашивал о дочери. Мария Михайловна старалась вспомнить все, что имело хоть какое-то отношение к Наташе… Но как сказать самое главное?
С трудом она заставила себя говорить. Голос ее дрожал:
— Прости меня, Степан. Я так мучительно переживала все, что тогда произошло… Я была уверена, что ты погиб в ту страшную ночь… Потом… Наташа была такая маленькая… Я боялась, кто-нибудь назовет ее сироткой, и вдруг она действительно почувствует себя сиротой. А мне так хотелось, чтобы она была счастлива… и я скрыла от нее… Николай удочерил Наташу. Мы переехали в другой город, где никто не знает… Я решила сказать Наташе всю правду позже, когда она будет старше, сильнее, окончит институт, станет врачом. Но если бы я знала, что ты жив…
— А сейчас, — чуть слышно спросил Степан Дмитриевич, — Наташа счастлива? Любит отца?
— Да, — почти так же беззвучно ответила Мария Михайловна.
— Буду надеяться, что когда-нибудь найдется уголок и для меня в сердце моей дочери. Ты ведь поможешь мне в этом, Марийка?
Мария Михайловна улыбнулась сквозь слезы:
— Не думай только, Степан, что я скрыла от Наташи все… даже твое имя.
Степан Дмитриевич смотрел на нее непонимающими глазами.
— У нас в семье часто говорят о герое революционере Степане Дмитриевиче Чернышеве. Наташа гордится, что Чернышев был нашим близким другом. Она выпросила у меня один из его портретов. Пойдем, посмотри!
В Наташиной комнате висел большой портрет Чернышева. Много лет тому назад фотограф-художник увеличил небольшую карточку молодого прапорщика. Степан Дмитриевич снимался как раз в тот год, когда впервые встретился с юной девушкой Марийкой.
— Помнишь, Степан?..
Чернышев молча склонился к ее руке.
— Марийка, дорогая… Вот как разъединила нас жизнь!..
Он старался взять себя в руки, не причинить лишнего страдания этой бесконечно дорогой ему женщине. Степан Дмитриевич чувствовал, что она вся, как натянутая струна, вот-вот оборвется… Чем скорее уедет он, тем
Марии Михайловне казалось невозможным, что он сейчас встанет и уйдет из ее квартиры, из ее жизни. Но в то же время она смертельно устала…
Киреев нашел Чернышева и Марию Михайловну в столовой.
В полной уверенности, что жена беседует с ожидающим его по делу посетителем, он протянул Степану Дмитриевичу руку и отрекомендовался: Киреев.
Они стояли рядом: советский дипломат и советский летчик. Оба высокие, широкоплечие, разные и в то же время неуловимо схожие. Они пожали друг другу руки и только после этого Киреев услышал:
— Я — Чернышев.
— Вы… Вы… Чернышев?! Живы!.. Наступила пауза.
Николай Николаевич вторично крепко пожал руку неожиданного гостя.
— Вы всегда наш самый дорогой, самый уважаемый друг!
Узнав о принятом решении, он взволнованно сказал:
— Если бы вы могли остаться, надо было бы сегодня же все написать Наташе. А так… вы правы, лучше подготовить ее постепенно.
Мария Михайловна поспешно принесла лучшие фотографии дочери. Она торопливо отдала их Чернышеву и прижалась в уголке дивана. Ей стало холодно, неуютно. Что она должна сделать? Что сказать?
— Пиши, Степан, и приезжай. Мы будем тебя ждать, — чуть слышно проговорила Мария Михайловна и вдруг беспомощно заплакала.
Степан Дмитриевич рванулся к ней, крепко ее обнял. Потом пожал руку Кирееву и быстро вышел…
В наступившей тишине послышался шум отъезжающей от подъезда машины.
В столовую вошла Катерина.
— А куда же Наташин франт девался? — спросила она Марию Михайловну, не замечая ее слез.
— Никакого франта не было, — машинально ответил Николай Николаевич. Он сидел на другом конце дивана и, волнуясь, ждал, когда жена позовет его.
«Неужели уйдет… Расстаться с Марусей? Это невозможно…»
— Как не было?! — возразила Катерина, — я сама ему открывала.
Мария Михайловна ничего не слышала, ничего не замечала. Мысленно она была там, на вокзале, рядом с одиноким седым человеком…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Прошел почти месяц с того дня, как Степан Дмитриевич Чернышев был у Киреевых, а Мария Михайловна все еще не пришла в себя. Двигалась, говорила, Даже радовалась и огорчалась словно в полусне.
«Хорошо, что нет Николая», — как-то раз подумала она и испугалась. Ей всегда был дорог каждый День, каждый час, проведенный вместе с мужем. А сейчас? Будь он рядом с ней, близкий, любящий, не смогла бы сказать ему о своей тоске, о своем смятении. Воспоминания прошлого держали ее в своей власти. Она перебирала в памяти все подробности короткой встречи с Чернышевым. Мучительной болью отзывалась мысль: как мало я успела сказать ему, спросить его. Не знаю даже, есть ли у Степана семья, — он мог подумать, что меня не интересует его жизнь…