Китайский дневник
Шрифт:
В холле всё было обставлено в лучших традициях китайской культуры. На деревянных стенах висели слегка побитые пятнышками прошлогодней рыжей плесени полотна с изображением горы Хуаншань, в углах стояли причудливые камни и вазы с засушенными лотосами, в центре возвышался небольшой керамический бассейн-ваза с красными рыбками (у меня всегда вызывала восхищение их живучесть и активность в зимний период, когда поверхность воды подергивается тонкой корочкой льда), а возле него – длинный стол, застеленный бамбуковой циновкой и сервированный предметами для чайной церемонии. За столом на низеньких деревянных стульях, внешним видом имитирующих узловатые пеньки, сидели три человека. Двое, молодые мужчина и женщина, одетые в бледно-алые костюмы, стилизованные под старокитайский наряд хань-фу, явно были китайцами, а третий оказался моим знакомым японцем. Манфу радостно замахал руками, а китайцы с приветливыми лицами молча разглядывали меня.
Манфу привстал и, пододвинув к столу еще один «пенек», пригласил меня присоединиться к их компании, отдохнуть и отогреться с дороги. По правде говоря, отогреться в доме с открытой дверью было непросто. Изо рта при дыхании шел пар, а все присутствующие ежились и то и дело дышали на руки. Встретивший меня человек с внешностью араба, сев за стол, сразу завернулся в стеганое бежевое одеяло; Манфу, сидевший в плотном зимнем пальто, обернул трижды вокруг шеи длинный полосатый шарф и стал похож на растрепанного филина, а его большие очки, которые он нацепил на нос, только усиливали сходство; одни только китайцы мужественно терпели холод и лишь время от времени поеживались. Это кажется удивительным, но китайская приспособленность к холоду гораздо выше, чем у русских. Они способны выдерживать температуры, в которых мы уже готовы надеть на себя всю имеющуюся одежду. При этом они с трудом переносят летний зной, который нипочем большинству северян… Понимая, что никто больше этого не сделает, я закрыл за собой входную дверь.
За столом было немного теплее, потому что в ногах стоял железный таз с тлеющими углями. Горячий юньнаньский черный чай в крошечных чашечках, хотя имел немного странный привкус, но согревал тоже неплохо, так что я потихоньку начал расслабляться и впадать в умиротворенно-сонное состояние. Между тем все взоры обратились ко мне. Манфу, с какой-то внезапной гордостью объявивший, что я могу говорить по-китайски и способен поддержать разговор, представил мне собравшихся. Китаянку звали Син Чен, а китайца Чуань Дзон. Манфу сказал, что в зимний период они являются смотрителями дома. Летом, с приходом туристического сезона, когда дом превращается в небольшой музей-отель, у них появляются помощники - главным образом, студенты из местного университета. Китайцы показались мне немного необычными, потому что вместо свойственной большинству их соотечественников словоохотливости их отличала тихая задумчивость и сдержанная приветливость. Они просто слушали Манфу, время от времени вставляли одно-два слова и мило улыбались. Было видно, что они не из тех китайцев, которые просятся сфотографироваться с иностранцем и громко кричат о достоинствах лапши, которую ели утром. Кутающийся в безразмерное одеяло их ближневосточный друг оказался иранцем по имени Хуршид.
В этой небольшой, но колоритной компании, несмотря на холод, было как-то спокойно и уютно. В неспешной умиротворенности Син Чен разливала по чашечкам чай, не забывая поливать остатками и излишками медную фигурку зеленой улыбающейся жабы на чайном столике; велись неспешные разговоры на темы, связанные с незнакомыми мне людьми и ситуациями. Хозяева словно бы уже привыкли ко мне, я стал частью их компании, поэтому разговоры продолжали течь так же непринужденно, как и до моего прихода. Можно было поддержать беседу, а можно было просто сидеть и слушать. Поскольку я часто терял нить разговора, путаясь в незнакомых словах и именах, я предпочитал молчать. Молчал и иранец Хуршид, закутавшийся в одеяло так, что наружу торчали лишь его ближневосточный нос и длинные пальцы смуглых рук, державшие чашечку, казавшуюся несоразмерно маленькой в его ладонях. Может быть, его китайский, как и мой, был далек от совершенства, а может быть, он по натуре своей был молчаливым человеком. Этого я пока не знал. Основное содержание беседы сводилось к чисто бытовым темам: плата по счетам за электроэнергию, составление графика мероприятий для туристов на лето, размещение рекламы… В какой-то момент Чуань Дзон тихо встал и ушел куда-то в другую часть дома, а через некоторое время вернулся с подносом, на котором дымились четыре порции китайских пельменей с бульоном. Ощутив запах еды, я понял, что основательно проголодался, а чай лишь на время притупил чувство голода.
Поев, я почувствовал прилив сил и, поскольку мои новые знакомые не торопились расходиться, решил присоединиться к их беседе и сидел, выжидая удобного момента, но вскоре был опережен Манфу, который сам внезапно повернул разговор ко мне:
– Вот у нашего русского друга тоже, наверное, созрели какие-то вопросы или даже предложения. Как видишь, Аньпин, у моих друзей тут небольшой бизнес, связанный с популяризацией местной культуры и с привлечением постояльцев в этот дом. Кроме того, они занимаются монтажом рекламных роликов, посвященных местным достопримечательностям, пишут статьи о традиционной культуре Дали и так далее. Это не самый прибыльный, но благородный бизнес. Так вот, ты тоже, если будет желание, можешь присоединиться к их проектам. Как я понимаю, тебе интересна китайская культура, ты мог бы, к примеру, писать статьи, в которых ты излагаешь свою точку зрения на то, что видишь. Эта точка зрения важна для нас, потому что это как бы взгляд извне, нестандартный подход. Такая деятельность может быть интересна как им, так и тебе. Ну и заработать так, естественно, тоже возможно, тем более тебе с твоей европейской внешностью и знанием китайского.
Услышав эти слова, я почувствовал легкий укол разочарования. Естественно, китайцы – большие прагматики, и никогда ничего не будут делать просто так; помогая тебе, они, как правило, преследуют какую-то выгоду для себя. Даже на дороге, подвозя тебя на машине и угощая в кафе, они делают это не только из желания помочь, но и из стремления продемонстрировать тебе свое гостеприимство и достаток, а позже показать своим приятелям фотографии с другом-лаоваем. Конечно, бывают исключения. Порою встречаются люди редкой бескорыстной доброты, но так бывает не часто. После того, как Манфу заговорил о том, какую пользу я мог бы принести обитателям дома, таинственная дымка, окружающая терем в горах, вдруг стала казаться мне куда менее манящей и загадочной. Теперь я ждал, какую же конкретную миссию на меня здесь возложат. Тем не менее, вежливо улыбнувшись в ответ на эти слова, я выразил готовность к содействию – в конце концов, предложение было по-своему интересным.
Увидев мою готовность сотрудничать, к разговору подключились китайцы и стали рассказывать мне про архитектурные особенности дома, в котором мы находились.
– Здесь четыре этажа, – начала Син Чен. – Сейчас третий и четвертый пустуют, мы живем в комнатах на втором, там зимой теплее, а весной суше. Тебя тоже туда поселим. Дому больше трехсот лет, он действительно старый, хотя этого сейчас и не заметно после реставрации. История дома запутанная, мы до сих пор точно не знаем, кто его построил и кто тут жил. Поэтому для туристов разработана версия про уединившегося здесь монаха и его учеников; это работает беспроигрышно, хотя и является, на наш взгляд, фикцией. Самое важное – архитектурные особенности дома. В целом он вписывается в местный стиль постройки, характерный для исторической части Дали, однако первый этаж выполнен в совершенно ином духе, он больше напоминает дома зажиточных семейств в Хуэйчжоу, старинной местности в провинции Аньхой. Как видишь, холл достаточно большой, больше, чем в традиционных домах Хуэйчжоу, однако остальные детали – устройство балок под потолком, резьба на соединяющих их элементах, эти выполненные из цельных деревьев деревянные колонны, которые поддерживают потолок – всё это в точности соответствует стилю Хуэйчжоу. Мы думаем, здесь могла жить богатая семья, приехавшая сюда с востока страны и попытавшаяся воспроизвести архитектурные черты, свойственные их малой родине. Даже вот это окно в крыше, – Син Чен указала на большой прямоугольный проём в потолке рядом с входом. Эту значимую деталь я не сразу заметил, потому что ни разу не потрудился поднять голову. Теперь я видел наглядное объяснение тому сквозняку, который гулял по дому, несмотря на закрытые двери. – Форма окна и его расположение соответствуют хуэйчжоускому стилю, в домах Дали такого не увидишь. Так что в целом дом представляет собой историческую и архитектурную головоломку, которую никто еще не потрудился разгадать. Мы тут не историки, у нас нет ни фактов, ни документов. Настоящие же историки не интересуются этим домом, потому что для них это слишком маленький и потому неинтересный и не показательный фрагмент прошлого, они ловят рыбку покрупнее. Наша цель проста и никак не связана с реальной историей: придумать такую легенду об этом доме, которую можно бы было продать туристам. Этим и занимаемся.
Син Чен криво улыбнулась, демонстрируя своим видом, что не в восторге от такой обязанности. Чуань Дзон отпустил какую-то шутку, которую я не понял, и сам же рассмеялся. Силясь стряхнуть с себя сонливость и делая попытку изобразить заинтересованность, я задал прямой вопрос:
– Если вам кажется неинтересным ваша бизнес-задача, зачем же вы тут работаете? На мой взгляд, вы вообще не похожи на типичных представителей туристической индустрии.
Китайцы, похожие на двух хитрых котят, с улыбкой переглянулись, потом вдруг разом приняли серьезное выражение лиц: я, похоже, задел ключевую тему. Мне ответил Чуань Дзон. Он говорил медленно, как бы подбирая слова, и одновременно желая удостовериться в том, что иностранец поймет его речь:
– То, чем мы занимаемся здесь, лишь внешне связано с туристическим бизнесом. Это средство заработка и… маскировки.
На этом месте Хуршид немного оживился, так что вслед за носом из-под одеяла выглянула часть его смуглого лица с глубокими морщинами, не соответствовавшими его моложавому телосложению. До сих пор не могу сказать точно, сколько ему было лет… Манфу тоже оживился, подался вперед и с интересом уставился на Чуань Дзона, словно в ожидании увлекательной истории. Чуань Дзон продолжал:
– Манфу, наверное, уже рассказал тебе, что этот дом – особенный. И не только в странной архитектуре тут дело. Само по себе место тут странное. Это своего рода… место силы.
Я тоже невольно подался вперед, потому что грядущий рассказ, похоже, должен был пролить свет на все мои вопросы, которые, оставшись незаданными, внезапно сами нашли ответ.
– Также Манфу, вероятно, рассказывал тебе и про поэзию как принцип мироздания, это же его любимая тема, – усмехнулся китаец. – Вообще говоря, поэзией можно назвать этот феномен весьма условно, потому что не только в поэзии тут дело. Наш мир был сотворен или возник в ходе космической эволюции, – в данном случае это не так важно… – Хуршид, услышав эту ремарку, издал презрительное хмыканье. Не обращая на него внимания, китаец продолжал: