Китайский дневник
Шрифт:
– Манфу, почему ты меня сюда пригласил? И почему эти люди не против меня принять? Если я чем-то могу вам помочь, я с радостью готов, просто скажите прямо.
Манфу, не моргнув глазом, ответил:
– Ну не позволять же тебе ночевать где попало в палатке, когда дождь моросит. Мои друзья очень гостеприимны, живи и радуйся, ты же в Китае!
И он со смехом покинул меня в дверях моей комнаты. Я был так утомлен, что даже толком не разглядел доставшийся мне номер. Отметил только, что аккуратно прибранное пространство располагало к медитативному времяпрепровождению благодаря обилию бамбука и тростника в убранстве комнаты. Я не в силах был идти принимать душ, да и сомневался, что в доме есть горячая вода. Поэтому я, не раздеваясь из-за холода, рухнул на жесткую кровать, выполненную в традиционном
3. Прибор
Проспав часов до десяти, я проснулся с тяжелой головой, словно подхватил простуду. Из-под одеяла было страшно вылезать, пугала и перспектива мыться ледяной водой. Чувствуя себя разбуженным посреди зимы медведем, я некоторое время полежал, оттягивая неизбежный момент возвращения в холодный и серый мир, потом всё-таки заставил себя встать. От резкого подъема в глазах потемнело – такое со мной происходит нечасто… но я списал недомогание на то, что нахожусь в горах, потому что даже небольшая высота порой может привести к внезапным побочным эффектам, тем более что климат был для меня непривычен.
В онемелой утренней заторможенности я постоял немного перед окном. Было не очень холодно, но как-то промозгло и зябко. Погода налаживалась, бесцветные облака прорезало солнце, и его лучи быстро согревали промокший за ночь мир тростника, гор и ветра. Впрочем, ветер здесь был не такой сильный, как на русских равнинах, и ветви деревьев лишь слегка колыхались от его легких порывов, стряхивая капли вчерашнего дождя и последние уцелевшие комочки снега. Из моего окна были видны поросшие лесом гребни гор, которые венчал одиноко возносящийся далекий пик – каменный бесплодный треугольник, заляпанный пятнами льда. Кое-где по горам стелился утренний туман, густой и молочно-белый. Солнечные лучи не могли пройти сквозь него, но постепенно теснили его вниз, в горные долины, ущелья и пещеры, где он будет в течение дня ждать своего часа, чтобы снова вернуться сюда ночью и закрыть собою горный мир. Глядя на панораму за окном, я внезапно понял, что снаружи, скорее всего, теплее, чем в моей комнате, ведь планировка дома была типично китайской – рассчитанной на то, чтобы сохранять прохладу, а не тепло. Поэтому я поспешил спуститься вниз.
Внизу, как и на втором этаже, царила тишина. Я вышел во двор – мокрый, забросанный сосновыми иглами и пожелтевшими ветками тростника. Снежная куча, привлекшая вчера мой взгляд, заметно уменьшилась в размерах, и в центре двора растеклась большая лужа. Было, и правда, достаточно тепло, так что я, побродив немного по двору, решил снять куртку. Похоже, кроме меня, в доме и поблизости никого не было.
Я погрелся на солнышке и уже собирался вернуться в дом в поисках еды, которую, возможно, оставили для меня хозяева, когда что-то вдруг привлекло мое внимание. Не то чтобы нечто конкретное, просто какое-то странное чувство, но от него мурашки забегали по моей спине… Несмотря на то, что вчера я пришел сюда ночью и мало что способен был видеть, какое-то непонятное ощущение подсказало мне: нечто вокруг изменилось. Двор был, конечно, тем самым двором, куда я пришел вчера, дом был тем же самым домом. Тростниковые заросли вокруг были теми же зарослями… Или нет?
Я постарался найти глазами то место, откуда вчера вышел к дому. Такого места не было. Я точно помнил, как в темноте пробирался по узкому коридору, сформированному зарослями тростника, помнил таблички на ветвях… Тростник был на месте, густыми пучками торчал он на краю площадки, обрамляя двор. Но вместо вчерашних зарослей, тянувшихся, как я помнил, на многие десятки метров, была лишь мощеная булыжником дорожка, обведенная изгородью из покрытых лишайником тонких ветвей. Мой разум не находил объяснения этой перемене. Я прошелся по дорожке вперед и назад. Не было ни табличек, ни треугольника Инь-Ян на земле. Я буквально чувствовал, как что-то смещается в моей голове, как разум настойчиво пытается найти объяснение этой перемене. В какой-то момент мне начало казаться, что не было вчера никаких зарослей с табличками, была только вот эта самая изгородь – такая, а не какая-то другая…
Я не был испуган, однако был ошеломлен.
Вернувшись в дом, вопреки моим тайным надеждам, завтрака себе я не нашел. Вообще никакого намека на еду на первом этаже дома не было, был только чай. Вскипятив воду, я заварил его и с удовольствием выпил. Вспоминая вчерашнюю беседу, в которой я мало что понял, хотя со мною и общались на предельно простом языке, доступном для моего уровня владения китайским, я припомнил и тот момент, когда Син Чен сказала о некоторых свойствах этого чая, будто бы способных ограничить влияние «силового поля». Если это всё действительно так, могла ли моя вчерашняя прогулка по тростниковому коридору быть иллюзией, некоторым «посланием» этого самого «силового поля», которое мое сознание, не спрашивая моего разрешения, облекло в форму тростника, табличек, странных знаков, которые были мне в тот момент вполне ясны? Или, напротив, то, что я видел сегодня утром, было иллюзией – следствием ослабления эффекта от вчерашнего чая? Допив чай, я не удержался и снова сбегал во двор. Но ничего не изменилось. На месте вчерашних зарослей была всё та же дорожка и всё та же изгородь из ветвей.
Оставив свои вопросы на потом, я от нечего делать решил познакомиться с домом. Вчера никто не оставил мне никаких распоряжений и пожеланий по поводу того, куда здесь можно ходить, а куда нежелательно, так что я счел, что дом полностью открыт и доступен для удовлетворения моего любопытства.
Я вновь поднялся на второй этаж, но там не было ничего особо интересного: вдоль коридора, изогнутого в форме буквы П, располагались двери, ведущие в номера. Некоторые из дверей были приоткрыты, и я наугад заглянул в несколько комнат. Все они напоминали ту, в которой разместили меня: кровать, письменный столик, тумбочка, окно с видом на горы, бамбуковые половицы, тростниковые коврики… В одной из комнат кто-то жил, и по мужским вещам, в беспорядке разбросанным на кровати, я предположил, что это комната Манфу. Пройдя по коридору вперед и назад, полюбовавшись на холсты с каллиграфией на стенах и на большую, в засохших водяных разводах, картину, изображающую облачное море и рассвет на горе Хуаншань, я вернулся к лестнице.
Третий этаж был похож на второй, ничего нового, разве что каллиграфия на стенах сменилась, а вместо Хуаншаня на большой картине в центре красовался вид на озеро Эрхай. Было видно, что здесь никто не живет: на полу скопилась пыль, с потолка свисала тенета. Пока я раздумывал, стоит ли уделить этому этажу более пристальное внимание, до моего слуха донеслись едва слышные голоса откуда-то сверху, так что я решил не задерживаться здесь и подняться на этот звук. Дойдя до четвертого этажа, я осознал, что источник звука располагается еще выше. Лестница также не заканчивалась на этом этаже и вела дальше, наверх. Из вчерашнего разговора я помнил, что в доме четыре этажа. К своему удивлению я осознал, что ни разу не удосужился разглядеть дом снаружи. Возможно, лестница вела на чердак или на еще один этаж. В конце концов, китайское представление о том, стоит ли считать первый этаж первым или нулевым, порой достаточно расплывчато. Мельком глянув на третий этаж, который мало чем отличался от предыдущих, я направился наверх.
Лестница изгибалась здесь и упиралась в закрытую дверь. Судя по всему, источник звука находился за этой дверью. Говорили по-китайски, но слова смешивались в одну сплошную шумовую волну, и общего смысла разобрать я не мог. Подойдя к двери, я постучался, но никто не ответил. Звук голосов также не прервался от моего стука, поэтому я решил, что источником может служить работающий телевизор или радио, и за дверью вовсе не обязательно кто-то есть. Наудачу толкнув дверь – осторожно, словно бродячий кот, впервые заглянувший в жилой дом, – я обнаружил, что она не заперта.