Китайский дневник
Шрифт:
Я не был уверен, что моя тирада не прозвучала грубо – в конце концов, я не владел китайским свободно и не всегда мог с точностью предвидеть, какой эффект произведут мои слова. Так что на всякий случай я смягчил сказанное улыбкой, чтобы окружающие видели, что я нисколько не злюсь и готов к дальнейшему диалогу, но ожидаю от них большей искренности.
– А тут всё просто, – сказала Син Чен. – Ну то есть как просто?.. Тянь Ся, которую мы иногда в шутку называем прибором, существует вполне объективно, иллюзорной ее никак не назовешь. Старушка в годы своей молодости была состоятельным человеком. Как-то раз, отправившись в горы Цан, чтобы в сопровождении своих прислужников и мужа поклониться святым в здешних молельнях и храмах, она внезапно пропала. В поисках выхода – а в те времена эти горы были совсем не так цивилизованны и доступны, как сегодня, – она забрела сюда. Очевидно, она находилась в состоянии транса, потому что ей пришлось продираться сквозь заросли, ведь место было заброшенное. Человек в трезвом уме не станет в поисках выхода ломиться в дремучий бурелом. Одним словом, так она и нашла этот дом. Было это почти шестьдесят лет назад, сейчас ей девяносто семь. Что-то в этом доме настолько ее захватило, что она настояла, чтобы ее муж,
Син Чен внезапно замолчала, но возникшую паузу никто не пожелал заполнить, и она продолжила:
– Видишь ли, у Тянь Ся есть дар. Мы давно интересовались этим домом, проводили кое-какие исследования, но конкретных результатов получить не могли. Кое-что нам помогли понять тибетские монахи, как-то гостившие здесь. В частности, рецепт чая с линьчжи – это они нам его оставили. Они же обратили наше внимание на то, что странная постоялица тут не случайно. Это мы и раньше, конечно, подозревали, но не могли понять, в чём тут соль. Монахи с ней побеседовали, потом пригласили нас. Распознать, что она говорит, – большой труд, но мы преуспели. Понимаешь, Аньпин, у нее дар – она чувствует пульсацию силового поля, хотя не является ни поэтом, ни художником, ни… пьяницей, это уж естественно. Таблетки и капельницы если и влияют на ее восприятие, то не сильно. Чай иногда влияет, иногда нет. Она способна предсказывать изменения в силовом поле, предвидит, когда оно будет не в духе. Ее предсказания еще менее точны, чем прогноз погоды в интернете, но это всё, что у нас есть. Иногда она ошибается. Иногда нет. Мы просто фиксируем то, что она нам говорит, и пытаемся увидеть закономерности. Иногда видим. Иногда… ну, ты сам понимаешь. Хотя, вижу я по выражению твоего лица, мало что ты понимаешь, - Син Чен улыбнулась уголками губ.
– Для нас это всё тоже очень неоднозначно. Одним словом, Тянь Ся – это наш «прибор»; она добровольно согласилась сотрудничать с нами, она понимает свою уникальность. После того, как ее парализовало, негативное воздействие поля сошло на нет, она избавлена от мигреней, но не от страха. Иногда ей страшно. По-настоящему страшно. Порою доходит до того, что мы сутками сидим в ее комнате и стараемся ее поддержать и успокоить, а это выматывает. Мне не доставляет больших неудобств мыть ее и ухаживать за ней – спасибо мужчинам, они свалили на меня всю черную работу, хотя и помогают, когда я на них гаркну, конечно… Но эти часы ее безумий… это ужасно. Самое удивительное, она сама предсказывает, когда ее настигнет очередной приступ ужаса, так что мы заранее знаем, когда нужно быть готовыми. Эти предсказания точны как часы. Но в их периодичности нет никакой логики, похоже, они связаны с ее личными проблемами, которые наслаиваются на то, что ей преподносит силовое поле. Это ее личная интерпретация, а кто знает, какие, как говорится, тараканы водятся у нее самой в голове? Ходят слухи, что в прошлом она увлекалась разного рода эзотерическими учениями, читала очень специфичную литературу и даже пробовала заниматься колдовством. Такие увлечения не проходят бесследно.
Син Чен вновь замолчала и сделала большой глоток чая, разом осушив миниатюрную чашечку. В этот момент я задал новый вопрос, который зрел уже давно:
– Если отвлечься от очевидной фантастичности того, о чём вы говорите, я вам верю. Просто принять всё это довольно сложно, дайте мне время. Мне относительно ясна причина вашего нахождения здесь. Но я? Для чего вы с такой готовностью рассказываете всё это мне? Вы же говорили, что я будто бы свободен сам выбирать, сотрудничать с вами или просто погостить и расстаться друзьями? Вот что мне странно. Вы говорите обо всех этих вещах, а сами обо мне мало что знаете…
Меня прервал Хуршид:
– Мы знаем о тебе достаточно. И не из каких-то таинственных источников, - Мягким движением он положил свою смуглую руку рядом с моей.
– Мы все тут не с гор спустились, можем разбираться в людях. Мы отвечаем на те вопросы, которые ты нам задаешь, ничего больше. Мы реагируем только на твой интерес. И еще мы знаем, что оказался ты здесь не случайно…
– …Конечно, меня же Манфу пригласил, – поспешил вклинить свою реплику я.
– Да, Манфу, – невозмутимо согласился Хуршид. – Но если бы тебе не было суждено сюда добраться, ты бы и не пришел. Нашлась бы куча причин, препятствий. Ты же не встретил ни одной. Зимой здесь не бывает случайных людей. Зимой – только нужные люди. Даже те, которых мы сами произвольно пригласили. Особенно кого мы сами пригласили, пожалуй. У нас большой опыт проживания здесь. Я в течение пяти лет приезжаю сюда зимой, хотя не в восторге от местного климата. Китайцы живут тут почти безвылазно
Манфу, увидев мое помрачневшее лицо, бархатным голосом произнес:
– Не думай, пожалуйста, что у нас в отношении тебя есть какие-то тайные цели. Если тебе не по нраву наша компания, ты в любой момент можешь уйти. Для нас ты – иноземный гость, мы тебе рады. Но у нас тут особый уклад, много странного и необычного, так что воспринимай наши истории как своего рода пожелания, относись проще. В конце концов, это же приключение, не этого ли ты хотел?
Я внезапно осознал, что разлад в моей голове прошел, мурашки перестали бегать по затылку, я почувствовал, что принимаю наличествующую реальность в ее полноте. Потому что реальность перестала казаться мне чем-то действительно реальным. Так бывает, когда из зимней России вдруг на самолете перемещаешься в тропическую зону, видишь море и пальмы. Море и пальмы реальны, но для тебя всё это оказывается какой-то сказкой, петлей времени. Потом ты летишь назад и возвращаешь себе чувство реальности, но прекрасный летний мир продолжает казаться чем-то небывалым, волшебным миражом. Так ощутил я себя и в тот момент, в том доме в горах, в окружении своих новых друзей. Их жизнь была чем-то сродни тропической зоне для северянина, странным и небывалым приключением. В конечном счете, мне некуда было торопиться, а здесь царила такая тишина, такое спокойствие… Несмотря на всю странность этого места, я не хотел уходить. Я решил воспользоваться случаем и узнать об этих людях и об этом месте как можно больше.
– Не поймите меня неправильно, – наконец сказал я. – Я благодарен вам и в какой-то степени счастлив быть здесь. Вы все немного сумасшедшие, но мне интересно с вами. Я не привык быть в обществе мечтателей и философов, так что это для меня по-настоящему новый опыт.
Люди за столом заулыбались.
– Мы не философы, – сверкнула своей улыбкой Син Чен. – В каком-то смысле, мы все тут – люди искусства, хотя и не особо талантливые. Но в детстве нам внушили родители, учителя, друзья, что у нас есть какой-то талант, и мы поверили им. Так часто бывает. Ты вырастаешь и понимаешь, что твой талант ничего не стоит, вокруг множество куда более одаренных людей… В какой-то момент приходит разочарование в себе, потом смирение. Ты просто занимаешься тем, что умеешь, и не задаешь лишних вопросов. Но это место… это мечта для людей, чей талант не получил должного развития. В определенные моменты влияние силового поля усиливает твои творческие способности и ты, кажется, становишься кем-то другим. У нас всех здесь есть творческие увлечения, которые мы не можем полноценно реализовывать в обычной жизни. Я увлекаюсь живописью, Чуань Дзон играет на семиструнном гуцине и сочиняет музыку, Хуршид пишет стихи, Манфу – поклонник каллиграфии, которая тоже есть вид искусства. Не то чтобы мы хотели прославиться, нам дорог сам момент творчества. Пока что все наши труды хранятся здесь, а этом доме… Если хочешь, могу тебе показать мои полотна».
Я, конечно, с радостью изъявил желание.
Все вместе мы поднялись на второй этаж и вошли в одну из дальних комнат, в которой жила Син Чен. Всё внутреннее убранство говорило о том, что номер принадлежит женщине. Шкафчик, наполненный женскими костюмами в традиционном стиле, был приоткрыт для проветривания (погода была довольно влажной и теплой, поэтому на вещах могла появиться плесень), кровать аккуратно заправлена, везде царили порядок и чистота. Видно было, что живущая здесь женщина – художник: все стены были увешаны полотнами, выполненными в стиле традиционной китайской живописи, в центре комнаты стояли три мольберта с картинами, изображающими горы Цан. Вид был явно из окон комнаты Тянь Ся, а картины были в разной степени готовности. Надо сказать, что работы, наполняющие пространство номера, были хороши. Все они изображали традиционные сюжеты: водоемы, леса, горы, древние деревни и джонки на волнах… Лишь на одной из картин был изображен человек, пожилой мужчина, сидящий в беседке над водопадом и смотрящий вдаль на молочно-розовый закат. На его коленях лежала трехглазая красная маска сучжоуской оперы, а лицо его было выписано поразительно четко, каждая линия и каждая деталь были ясны и рельефны, но когда я отвел взгляд, лицо моментально исчезло из памяти. Возможно, такой и была задача художника…
– Эти картины восхитительны, – выдохнул я.
– Они хороши, – улыбнулась Син Чен. – Но не мои. Вернее, мои, но нарисованы они под воздействием силового поля, и я не могу поставить на них подпись. Авторство – большая ответственность. Пусть пока остаются как есть, неподписанными.
– Ты рассуждаешь как художник в Древней Руси, – сказал я со смехом. В этом кругу интеллектуалов мне самому не терпелось блеснуть своими познаниями – доказать, что я достоин их общества. – Помнится, и писцы, и художники полагали, что творчество исходит от Бога, человек – только проводник. Поэтому считали кощунством вписывать свое имя.
– Очень верный подход, – засмеялся Хуршид. Я почему-то не удивился, услышав от него одобрение по этому вопросу.
– Подход, действительно, оправданный, – сказал Манфу. – Творчество исходит от мирового поэтического источника, однако человек тоже вносит свою лепту. Человек, чтобы облечь дарованное ему вдохновение в удобоваримую форму, должен изучать свое ремесло. Готовый продукт – настолько же плод силового поля, насколько творение человеческих рук. Поэтому я не гнушаюсь ставить свою печать на моей каллиграфии. Но не продаю свои работы, я их раздариваю. Подберу что-нибудь подходящее и для тебя, Аньпин.
– Я бы подписывала свои картины, – призналась Син Чен, – если бы создавала их где-то в другом месте. А здесь… когда ты знаешь, что силовое поле настроено на тебя, каждое творческое усилие будет иметь успех. Эти картины по-прежнему не гениальны, но они, по крайней мере, закончены. Обычно я не могу довести начатое до конца. Эти наброски на мольбертах – то, что я пыталась создавать после чая с линьчжи. Я не могу их закончить. Поэтому я и думаю, что мои права на все эти работы… ограничены.