Князь Воротынский
Шрифт:
Еще один полезный опыт предков сообщен подьячим в пояснении: перед удобными для переправы бродами через Сулу, на левой ее стороне густо разбрасывались триболы вперед почти на поприще и в бока по поприщу. Триболы ковались большей частью в самих крепостях, но везли их возами также из Киева, Переяславля, Чернигова. Трехшильный ежик всегда, как его ни брось, даже в болотистую хлябь, одним острием торчит вверх, и стоит лошади наступить на него, трибола сразу же вопьется в копыто. На остальных рубежах триболы разбрасывались с опаской, чтобы своим конникам не поранить бы ненароком боевых коней, там чаще устраивали волчьи ямы, а то и целые волчьи борозды.
«Ну,
Посульский рубеж, как передовой, не всегда, конечно, мог сдержать ворогов, если они налетали саранчовыми тучами. Оставив часть сил для осады крепостей, неслись они вглубь Киевской Руси. Тогда перед ними вставала рать порубежная по Трубежу, уже оповещенная дымами, и рать Переяславская.
Вроде бы крепкий замок, но великий князь Владимир не успокоился на этом, руководствуясь народной мудростью: чем упыри не шутят, пока Род и Берегини спят. На случай прорыва и этого рубежа, чего, в общем-то, исключить было нельзя, Владимир Красное Солнышко построил крепости по Остру и Десне, чтобы с полной гарантией был бы защищен Чернигов, древний и богатейший город Киевской Руси.
А если на Киев повернут печенеги? Им один путь: брод под Витичевым. У брода же – мощная крепость с дубовыми стенами, с башнями, одна из которых – сигнальная, выше всех. Дым при тревоге виден из Киева простом глазом.
Последний рубеж, полукольцом окаймлявший Киев, по реке Стугне: крепости Треполь, Тумаш и Васильев, а между ними и Киевом город-лагерь – Белгород.
«В несколько линий. Именно – в несколько. Не как у нас теперь – лишь по Оке. Засеки, какие есть впереди, – не очень серьезная преграда, – переводил уже на себя князь Михаил Воротынский. – Логинова за чертеж сегодняшних засек нужно сажать».
Но для порядка позвал и дьяка. Только и на сей раз дьяк не выказал никакой прыти в мыслях и никакого желания засучить рукава. Эка невидаль: князь-воевода! Не велика птица, чтоб услужать аки государю. Вчера лишь из Белоозера, а нынче гляди ж ты: подай ему то, подай это. Словно своих дел мало. Зато подьячий Логинов, хорошо понявший желание князя, заверил что все сработает ладно и сроку взял опять же всего неделю. Уходя, посоветовал Михаилу Воротынскому:
– Погляди, князь, кого Владимир Святой в порубежники скликал.
– Обязательно, – пообещал Михаил Иванович. – Сейчас же это сделаю.
Он и сам собирался прочитать отписку подьячего о том, как комплектовал великий князь Владимир порубежную рать и гарнизоны новых крепостей. Теперь с большей охотой взялся за чтение.
Ремесленников в служилые не неволил, им своего дела хватало по горло. Они ковали, гончарили, плотничали, плели кольчуги. Вооружал и учил ратному делу великий князь Киевский отобранных молодцов из людей, но особенно из смердов, которые были приписаны к погостам. Не гнушался изгоев. Им была открыта дорога не только в порубежники, но и в княжескую дружину. Не по роду-племени ставил князь Владимир также воевод больших и малых. Не одно боярство честил, а слал в крепости десятниками, сотниками и тысяцкими отличившихся в сечах да и в мирные дни при сборах полюдья разумом и храбростью отроков, гридней, мечников и даже пасынков и милостников. Всех, кого отбирал князь в порубежные крепости, наделял без скаредности землей, холостым повелевал венчаться, семейным – брать с собой жен, детей и домочадцев.
Это тоже весьма разумный ход: не только хлебопашцы, приросшие к земле, стали постоянными жителями тех, в общем-то, весьма неспокойных, но привольных для земледелия мест, а и все порубежники постепенно укоренялись на новых местах, обзаводились хозяйствами, и защищали они не только княжеские украины, но и свое, кровное, трудом и потом нажитое.
«Решит ли нынче государь по-разумному? Не станет ли чего опасаться либо скаредничать?»
Неделя прошла в беседах с прибывающими с украин порубежниками, и Михаил Воротынский убедился, что многие из них вровень с его верным стремянным Никифором Двужилом, а иные еще и живее умом. Особенно много советов давали, как усторожливей дозорить от сторож; иные советы были неожиданными для князя, ибо он всегда расчет делал на добросовестность служивых, на их бескорыстие и честность. Ан, нет. Выискивались и такие дозоры, которые не любили вольных мест, более по лесам тропы тропили. А что из лесу увидишь? На исколоти, конечно, наткнуться можно, если крымцы или ногайцы сакмой пойдут, но после драки кулаками махать – дело ли? Как за стремительными разбойниками гоняться, когда они минуют засеки, Михаил Воротынский знал не по рассказам. Молодой казак из мещерских украин без стеснения, при всех, резал правду-матку:
– Выберут сухое место в полверсте за опушкой, разведут костер, коней на траву пустят, вот тебе и – разлюли-малина. Весь день не тронутся с места, а то и ночь еще там же скоротают. У них одно на уме: станицы есть впереди, они, мол, оповестят воевод, если что. Только если малая ватага татарская идет, не враз станица ее почует, а татары что, они дым за пять верст унюхают, вот и обойдут дозоривших в лесу бездвижно. Потом мы всем миром коней в мыло загоняем, товарищей в сечах теряем.
Казака поддержали многие. Особенно пожилой стрелец веневской сторожи:
– Батогами бить таких, а случись сакма пройдет иль рати не углядят – смертью карать! – И, переждав одобрительные реплики сослуживцев, продолжил так же категорично: – Воеводам тоже бы наказать, чтобы на сторожи чаще наведывались, дозоры бы без своего глазу не оставляли. Да чтоб незнаемо появлялись. А то соберется иной воевода в полгода раз, растрезвонит прежде еще о своих намерениях, свиту целую с собой везет, что тебе князь светлый. Выходит, в конце концов, так: то ли дозорить, то ли воеводскую свиту кормить-поить да обхаживать.
Хотя и вел запись всех советов подьячий (Логинов сам вызвался участвовать в важных беседах, убеждая, что чертеж он подготовит в срок, ибо ночи длинные, а свечей в достатке), мотали на ус и братья Воротынские, уже представляя себе целые разделы боярского Приговора. А что нужен приговор боярской думы, одобренный самовластием всея Руси Иваном Васильевичем, в этом Михаил Воротынский уже не сомневался. Одним Разрядным приказом тут не обойтись.
– Путивльских севрюков, что по найму дозорят, гнать поганой метлой с порубежной службы. У них главное – изловчиться, чтоб поболее получить, да поменее напрячься.
– А что взамен?
– Как что? Оделить землей и взять на жалование ватаги тайные казаков на Червленом Яру, по Хопру и Дону.
– Верно. Есть они еще и на Быстрой Сосне, на Тихой Сосне. По Воронежу их сколько!
– Крымец тогда взбесится.
– Эка невидаль! Волков бояться – в лес не ходить. Изготовиться нашей рати следует, обломать татарве бока, вот и смирятся басурмане. Куда им деваться? Кишка тонка.
– Но это уже не нашего порубежного ума дело, а государево.
– А что, украины царевы – не государево дело? Все едино: отечество.