Князь Воротынский
Шрифт:
Царь Иван не любил России, да он и не считал себя славянином, а тем более – русским. Куча дьяков давно уже парила лбы, чтобы вывести его родословную от Августа и Прусса, пристегнуть его к баварскому дому. Только куда денешься от Глинских, знатных предательством?
Чего-то не ведал князь Воротынский, чего-то не понимал в коварных замыслах государя своего, оттого и удивлялся резкому запрету Ивана Васильевича включить в роспись Вологду и поморские города и становища. Но удивляйся, не удивляйся, а остается одно: продолжать выторговывать у царя милости. Пока он в хорошем расположении духа.
– Челом бью, государь, подьячего Мартына Логинова очинить дьяком. Разумен.
– Дьяком, говоришь? Ладно, уважу. Что еще?
– Бояр бы мне четверых.
– Обещал, исполню. Укажи кого. Еще?
– Триболы повели ковать в Пушкарском дворе московском, в Алатыре, Серпухове, Туле, в Пскове, Великом и Нижнем Новгородах. В порубежных уделах княжеских тоже ковать. Станем раскидывать перед бродами да еще в бойких местах перед засеками. А пригляд бы тому делу имели Бранный и Пушкарский приказы.
– Самим коней своих не покалечить бы, забывшись.
– Не должно бы. Ну, а у кого ума мало, сам свой ущерб на себя возьмет. Не из твоей, государь, казны. Пару лет триболам жизни, потом ржа съест. Даже тем, у кого память коротка, не сделают триболы зла.
– Тогда ладно. Велю. Еще?
– Все. Дьяку Логинову читать в думе Устав?
– Ему.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Дума собралась накануне дня Святого Ильи Муромца – знатного порубежника Киевской Руси. Бояре думные внимательно слушали Логинова, который, даже не в состоянии скрыть своей радости и гордости, читал прерывающимся от волнения голосом «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе»:
– По государеву, цареву и великого князя всея Руси приказу боярин Михаил Иванович Воротынский приговорил с детьми боярскими, с станичными головами и с станичники о путивльских, и о тульских, и о рязанских, и о мещерских станицах, о всех украинах о дальних и о ближних, и о месячной сторожех, и о сторожех из каждого города, к которому урочищу станичникам повиднее и прибыльнее ездити, и на которых сторожах и из которых городов и по скольку человек сторожей на которой стороже ставити, которые б сторожи были усторожливы от крымские и ногайские стороны, где б было государеву делу прибыльнее, и государевым украинам было бережнее, чтоб воинские люди на государевы украины войною безвестно не приходили, а станичникам бы к своим урочищам ездити и сторожем стояти в тех местах, которые б места были усторожливы, где бы им воинских людей можно устеречь… А стояти сторожем на стороже с конь не сседая, переменяясь и ездити по урочищам, переменяясь направо и налево по два человека по наказам, каковы им наказы дадут воеводы. А станов им не делати, а огни класть не в одном месте. Коли кому сварити, и тогды огня в одном месте не к ласти дважды. А в коем месте кто полдневал, и в том месте не ночевать, а где кто ночевал, и в том месте не полдневать. А в лесах им не ставица, а ставица им в таких местах, где было бы усторожливо…
«Слава Богу, с расстановками читает. Не ударил в грязь лицом», – довольно думал князь Михаил Воротынский, слушая Логинова и мысленно подбадривая его.
Когда дьяк Логинов окончил чтение «Приговора…», а затем тягловую роспись почти всем российским городам, он еще раз развернул чертеж новых засечных линий, хотя каждому из думных прежде уже показывал, и, поклонившись государю Ивану Васильевичу, молвил покорно:
– На твой суд, государь. – После чего поклонился всей думе, сидевшей чинно по лавкам у стен. – На ваш суд, бояре и дьяки думные.
Замечаний не было. Однако и хвалить не торопились. Все понимали, какое важное для отечества дело они решают и какое нелегкое. Построить крепости –
– Бог даст, нынче не пойдет хан крымский.
Надежда такая, впрочем, была и у князя Михаила Воротынского. Он почти одновременно получил известие и от Челимбека, и от ципцана, что Девлет-Гирей готовит поход основательно, ждет от султана тяжелые пушки и янычар, склоняет к участию в походе тех ногайских князей, кто лишь делает вид, что дружен с русским царем, шлет послов в Хорезм и Ургенч, в Бухар и Самарканд, нанимает генуэзцев и немцев, рассчитывает собрать огромное войско к весне следующего года, а на эту весну намечает лишь большую охоту в Диком Поле. Однако князь Воротынский не исключал набега и в этом году, поэтому после думы намеревался сказать царю о сообщениях доброхотов, посоветовать усилить гарнизоны южных городов, послать ратников в монастыри, сделав их более стойкими, но главное – добавить полков князю Ивану Вельскому. Лишним, как считал Воротынский, это не станет.
Дума, тем временем, утвердила все, что представлено было ей Логиновым и Воротынским, лишь в одном вышла досадная промашка, как посчитал Михаил Воротынский, которую он думал легко подправить с помощью государя. Князь, как и договаривался прежде с царем, требовал себе четверых бояр, предложив даже имена их, но кто-то без его ведома изменил его требования, и дума, ни в чем не сомневаясь, утвердила ему троих бояр: Никифора Двужила, Коему Никифоровича и Николая Селезня. Фрол Фролов оказался обойденным.
Правда дума, опять же в обход княжеским предложениям, утвердила и представленных Разрядным приказом помощников ему: князя Михаила Тюфякина, дьяка Ржевского – для свидетельствования и назначения сторож на местах со стороны крымской, и Юрия Булгакова – с ногайской стороны.
Что скажешь, ратники знатные, хорошо знающие Степь. На порубежье не один год провели. Их можно сразу же посылать к тайным казачьим ватагам, а после того пусть определяют согласно чертежам, где какой стороже стоять, где головам станичным и стоялым быть, городам подходящие места изыскивать. А чтоб ускорить все, послать на украины царевы и в Поле Никифора с сыном и Селезня – бояр новоиспеченных княжеских. Они тоже не подведут.
«Фрола придется возле себя оставить. Не по плечу ему роспись сторож, – прикидывал Михаил Воротынский. – Добьюсь ему боярства, еще услужливей станет».
Себе он определил участок новой засеки, что намечена была от Калуги до Почепа. Причем выехать туда собирался сразу же после разговора с царем Иваном Васильевичем. Планировал так: через Тулу сразу на Почеп, а уж оттуда до Калуги, потом – в Тверь. Ей расписано строить вместе с порубежными городами эту новую оборонительную линию. Иван Васильевич, к удивлению Михаила Воротынского, без проволочек пригласил его в комнату для тайных бесед, со вниманием выслушал об известиях нойона и ципцана. Ответ царя, однако, изрядно огорчил князя.