Княжна Дубровина
Шрифт:
— Сколько вышло.
— Я не могу вамъ сказать на память чтобъ не ошибиться, но у меня все сполна записано, даже страшно, что израсходовано.
— Принесите записку и позовите управляющаго.
Пришелъ и управляющiй.
— Я слышу отъ Ульяны Филатьевны и отъ буфетчика? что у меня страшные расходы. Я желаю знать, что истрачено и куплено.
— Все въ самой аккуратности записано, ваше сіятельство, и въ контор въ шнуровую книгу внесено.
— Принесите мн шнуровую книгу.
Книга была принесена. Анюта даже перепугалась, когда она посмотрла на страшный итогъ, на который не читая счета она поспшила взглянуть.
— Какая
— Извольте же обратить вниманіе, что у вашего сіятельства гостили гости, сказалъ управляющiй, — и что семейство вашего сіятельства огромное.
— Насъ, Анюта остановилась и сочла, — насъ семейства девять человкъ, да гостей было шесть человкъ, стало-быть всхъ пятнадцать персонъ. А тутъ… мн даже страшно сказать… Куда это все вышло?..
— Это вамъ съ непривычки, ваше сіятельство, а вы извольте только разсмотрть. Счетъ буфетчика особый. Тутъ чай, сахаръ, кофе, мсячная провизія, счетъ повара, счетъ кучера, счетъ скотницы.
— Что такое, счетъ кучера и скотницы? сказала Анюта сдерживая свое волненіе.
— Кучеръ покупалъ сно, скотница покупала молоко, сливки, масло, сметану.
— Сно, при нашихъ поляхъ, заливныхъ и простыхъ лугахъ.
— Лошади дорогія, он нашего сна не дятъ, ихъ набралось множество — однхъ упряжныхъ лошадей десять, да верховыхъ четыре, да маленькихъ въ кабріолеты дв, не считая рабочихъ. Это особая статья.
— Какъ это лошади нашего сна не дятъ?
— Кучеръ говоритъ здшнее сно имъ не годится. Онъ покупаетъ.
— Ну, а скотница?
— Молока не хватаетъ, масла вовсе нтъ, а буфетчикъ требуетъ сливокъ по нскольку штофовъ въ день — и варенцы, и простоквашу, и сыры сливочные, и еще не знаю что. Поваръ тоже требуетъ.
— Сколько у насъ коровъ?
— Коровъ пятьдесятъ будетъ, но вдь он мало даютъ молока — такія малодойныя коровы.
Анюта молчала. Она поняла, что очутилась въ лсу, гд ее грабили разбойники.
— Хорошо, оставьте у меня шнуровую книгу, я пришлю за вами завтра.
— Осмлюсь замтить вашему сіятельству, что книга шнуровая, контора должна ее представить въ опеку. Она драгоцнна.
— Опеки нтъ, сказала Анюта, — есть попечители, подите, я пришлю завтра.
Управитель вышелъ.
— еня, спроси у тетушки, могу я ее видть.
Маша пришла сама.
— Маша милая, сказала ей Анюта, красная, какъ алое сукно, — посмотри сюда, что это такое, это какой-то ужасъ.
Маша взглянула на книгу.
— Счеты, сказала она, — но разв теб не подавали расхода каждый день, разв ты его не спрашивала?
— Не спрашивала, сказала Анюта. — Я дала пріхавъ буфетчику сто рублей на закуску, а Ульяна Филатьевна сказала мн, что мсячная провизія закуплена. У насъ птичный дворъ. Я думала все есть. Оказывается, что кучеръ тратилъ и закупалъ самъ, поваръ тратилъ, скотница тратила, буфетчикъ тратилъ, словомъ, меня обобрали кругомъ.
— Но этого, сказала Маша тихо, — и ожидать слдовало, если ты ла, пила, каталась, приглашала гостей и не вела своего хозяйства, не смотрла за расходами. Не волнуйся, Анюта, давай читать, что они теб написали.
— Надо еще счетъ буфетчика. еня! поди за счетомъ буфетчика. И этотъ злополучный счетъ, счетъ больше длинный чмъ аптекарскій, былъ поданъ; чего въ немъ не было расписано, начиная съ соли и перца каенскаго, котораго никто не видалъ, до икры, балыка и всякихъ закусокъ, Итогъ его поразилъ и Машу; въ пять недль истрачено было двсти пятьдесятъ рублей.
Анюта сла около Маши и началось чтеніе. Иногда у Маши, хозяйки примрной, жившей при большой семь на малыя деньги, темнло въ глазахъ, какъ она говорила, отъ такого наглаго воровства.
— Отъ пятидесяти коровъ покупать сливки! воскликнула она. — Отъ своихъ луговъ покупать сно. Какія такія лошади, что своимъ сномъ брезгаютъ — ихъ бы на выставку за гастрономическіе вкусы!
— И поваръ удивительный. Двадцать пять рублей за обдъ, въ кругу на пятнадцать персонъ. Правда, обдъ былъ хорошій, но трюфелями онъ насъ не кормилъ, а птица своя, мсячная провизія тоже куплена. Мастеръ, нечего сказать, счеты писать! Вс хороши: и управитель, который въ теченіе пяти недль выдавалъ деньги и теб ни разу ни слова не сказалъ. Рука руку моетъ — вс чисты. А Ульяна?
— Ульяна въ ужас. Она говоритъ и при моемъ прадд ничего подобнаго не было, а онъ жилъ открыто. Но она должна бы была сказать мн.
— Ты не спрашивала. Она тебя не знаетъ. Остальные воры сжили бы ее со свта. Нельзя на нее пенять. Она не смла.
— Что же длать, Маша?
— Это дло, другъ мой, трудное. Его сразу не поправишь. Заплати буфетчику и прикажи ему каждый день подавать теб счетъ. Закупи провизію на мсяцъ и прикажи Ульян докладывать, чего у нея требуютъ. Надо пріискать другую скотницу, другаго повара, со временемъ быть-можетъ другаго управляющаго, призвать кучера, приказать ему чтобы лошади ли сно и не позволять никому держать отдльныхъ счетовъ. Многіе обиравшіе тебя въ эти шесть недль перестанутъ, увидя, что ты счетъ знаешь. А теперь заплати за науку. За науку споконъ вка вс платятъ.
— Счетъ мсячной провизіи безсовстный. Какъ? въ два мсяца двадцать фунтовъ чаю и девяносто девять фунтовъ сахару, это чтобы не писать пудами! Буфетчика я выгоню вонъ. Онъ мн всегда быль противенъ. Ходитъ какъ сенаторъ, сыплетъ сіятельства и первый воръ, какъ и ожидать слдуетъ, сказала съ досадой Анюта.
— Кто же останется въ буфет?
— Мы здсь одни, безъ гостей, вроятно найдутъ кого-нибудь на дворн; Ульяна Филатьевна постарается.
И Анюта позвала Ульяну Филатьевну.
— Буфетчика разсчесть, счетъ заплатить, и чтобъ онъ отправлялся откуда пріхалъ, сказала Анюта, — а вы, Ульяна Филатьевна, пока пріищите мн какого-нибудь человка изъ дворни въ буфетчики, пока изъ Москвы я себ другаго не выпишу. Я нынче же напишу тетушкамъ, он чрезъ нашего Максима и Арину Васильевну пришлютъ намъ порядочнаго человка. Вотъ деньги по счету. Прошу васъ, закупайте мсячную провизію сами, берегите ее и если у васъ будутъ требовать несообразно, скажите мн. Повару я прикажу писать каждый день требованія, ивы будете выдавать ему то что я позволю. Пошлите мн скотницу и кучера. Закуску и все что есть състнаго возьмите къ себ.
Анюта распорядившись сла. Она вся взволнованная ничего не говорила. Она упрекала себя.
Черезъ два часа Ульяна, съ лицомъ сіявшимъ отъ удовольствія, потому что она ненавидла всми силами души пришлыхъ воровъ, какъ она называла буфетчика и повара, хлопотала по хозяйству. Она была старая слуга семейства и къ нему привязанная. Кажется, княжна наша толковая, сказала она своей сестр на мыз, — очень разсердилась — оно и правда, что грабежъ, но скоро очень. Надо бы понемногу. Буфетчика ужь разсчесть приказала, пожалуй кучера и скотницу тоже разочтетъ.