Когда пируют львы. И грянул гром
Шрифт:
– Небось вспоминаешь, верно?
– Как все это было? Ничего не помню, только отрывки.
– Как было… – повторил вопрос сосед. – Спроси лучше, как не было!
– Врач сказал… – Гаррик быстро поднял голову. – Он сказал, что генерал подписал мое представление. Значит, Челмсфорд остался жив. Выходит, и брат с отцом, может быть, живы!
– Вряд ли им так повезло, дружок. Понимаешь, ты очень понравился нашему доку… надо же, одноногий, а такое вытворял, – ну вот он и поспрашивал про твоих. Да видно, ничего хорошего не узнал.
– Но почему? –
Сосед покачал головой:
– Базовый лагерь Челмсфорд разбил в местечке под названием Изандлвана. Он оставил там гарнизон, все фургоны с припасами. А сам с подвижным отрядом двинулся в рейд. Зулусы окружили и атаковали базовый лагерь, а потом пошли сюда, к переправе. Как тебе известно, мы продержались два дня, потом на помощь пришел Челмсфорд со своим отрядом.
– А мои… что было с ними?
– Твой отец был в лагере Изандлваны. И спастись ему не удалось. А брат в отряде Челмсфорда, но был отрезан и убит в схватке еще до главного сражения.
– Шон убит? – Гаррик покачал головой. – Быть этого не может. Они не могли его убить.
– Ты бы удивился, если бы увидел, как легко они это делают, – сказал кокни. – Стальной наконечник – чик! – и готово, главное – попасть. Тут уж никто не устоит, даже лучший из лучших.
– Но только не Шон – ты его не знаешь. Нет, тебе этого не понять.
– Его убили, дружок. И его, и твоего папашу, и еще семь сотен других. Чудо, что мы остались живы. – Сосед устроился на матрасе поудобнее. – Генерал сказал речь про то, как мы здесь оборонялись. Непревзойденный ратный подвиг, мужество британского солдата, которое… войдет в анналы… и все такое.
Он посмотрел на Гаррика и подмигнул:
– Пятнадцать представлений на крест Виктории, и ты в этом списке тоже. Разве это не здорово, я тебя спрашиваю? Что скажет твоя подружка, когда ты придешь домой, а у тебя на груди брякает такой орден, а?
Он восхищенно смотрел на Гаррика, а у того по щекам катились мутные слезы.
– Ну что ты, дружок. Ты же у нас герой, черт тебя побери.
Он отвернулся, не в силах смотреть, как страдает от горя его молодой сосед.
– Ты хоть сам помнишь… помнишь, что совершил?
– Нет, – хрипло отозвался Гаррик.
Шон. Не оставляй меня одного. Что я буду без тебя делать?
– Я же был с тобой рядом. Все видел. Хочешь, расскажу? – продолжал кокни.
Он стал рассказывать, и картина событий постепенно выстраивалась у Гаррика в голове.
– Это было на второй день, мы тогда отбили двадцать три атаки.
Двадцать три. Неужели так много? Гаррик тогда не считал, это превратилось в один сплошной нарастающий ужас. Даже сейчас у него перехватило горло от страха, а в ноздрях снова встал едкий запах собственного пота.
– Тогда они натаскали под стену дрова и подожгли.
Да-да, зулусы бежали через двор с охапками хвороста, падали под выстрелами, а другие подхватывали вязанки и подтаскивали все ближе и тоже гибли,
– В задней стене мы пробили дыру и через нее стали выносить к пакгаузу больных и раненых.
Молодой парень с ассегаем в спине визжал, как девчонка, когда они его поднимали.
– Потом проклятые дикари обнаружили, что мы делаем, и напали… вон оттуда, с той стороны. – Он показал забинтованной рукой. – Парни из пакгауза не могли их там достать, а у наших бойниц остались только мы с тобой и еще двое – остальные таскали раненых.
Да, там еще был один зулус с перьями цапли на головном уборе – индуна. Он возглавлял атаку. У него был щит из высушенной воловьей шкуры, выкрашенный черной и белой краской, а на руках и ногах громко брякали боевые браслеты. Гаррик выстрелил в тот момент, когда зулус полуобернулся к своим воинам: пуля бритвой чиркнула по напряженным мышцам живота, раскрыв его, как кошелек. Зулус упал на четвереньки, и внутренности его розово-фиолетовой массой вывалились на землю.
– Они добрались до нашей двери, и под таким углом мы уже не могли их достать.
Смертельно раненный зулус пополз прямо к Гаррику, шевеля губами и не отрывая от Гаррика глаз. Он все еще держал в руке свой ассегай. Остальные зулусы ломали дверь, один из них просунул в щель наконечник копья и поднял засов. Еще секунда-другая, и дверь откроется.
А Гаррик все смотрел на идущего к нему в пыли на четвереньках зулуса, под которым, как маятник, раскачивались влажные внутренности. По щекам Гаррика стекал и капал с подбородка пот, губы его тряслись. Он поднял винтовку и направил ствол прямо зулусу в лицо. Но выстрелить не смог.
– И вот тогда ты совершил свой подвиг, парень. Я видел, как перекладина засова поднялась и выскочила из скоб, и понял, что сейчас дверь откроется и сюда ворвется их целая толпа, а на таком расстоянии против их копий нам ловить нечего.
Гаррик отпустил винтовку, и она с лязгом упала на бетонный пол. Он отвернулся от окна. Не мог больше видеть, как ползет к нему эта изуродованная тварь. Ему хотелось бежать, поскорее куда-нибудь спрятаться. Да-да, именно спрятаться. Он уже чувствовал знакомое биение крыльев в черепе, и свет стал меркнуть в глазах.
– Ты стоял к двери ближе всех. И что же ты сделал? Единственное, что могло нас спасти! Хотя я уверен, что у меня лично духу на это не хватило бы.
Весь пол был усеян гильзами, медными такими цилиндриками, коварными, если наступишь. Гаррик оступился и, падая, вытянул руку вперед.
– Черт возьми, – поежился маленький кокни, – ты сунул руку в скобы, вот так… не-ет, я бы ни за что такое не сделал.
Толпа зулусов налегла на дверь, и Гаррик услышал, как трещит его кость. Он стоял и смотрел на свою искривленную руку, смотрел, как дрожит от ударов дверь. Боли не чувствовал, а скоро и вовсе погрузился туда, где ему было тепло и безопасно.