Кольцевой разлом
Шрифт:
– Альбина, прекрати,- прохрипел Корсаков, одновременно непроизвольно привлекая ее к себе. Альбина покорно прильнула к нему, обхватив руками его шею. При этом сводящие с ума легкие прикосновения губ не прекращались. Круглая упругая грудь, не стесненная бюстгальтером, неведомо как наполнила правую ладонь Корсакова, в то время как его левая ладонь крепко сжимала гибкую талию. Раздался стон, в котором слышались одновременно и недовольство, и нежная уступчивость, и готовая прорваться страсть. Корсаков почувствовал, что штаны у него вот-вот лопнут, и тут Альбина прильнула к его губам уже настоящим долгим поцелуем. В голове у Корсакова пронеслась предательская мысль:"Ну что я ломаюсь, как Иосиф Прекрасный? Хочет она этого - на здоровье,по крайней мере ей хоть будет что вспомнить. Но потом я все равно ее вытурю".
"Потом" наступило только на следующее утро. Корсаков с Альбиной оказались, разумеется, в примыкавшей к кабинету
– Интересно, почему они не падают на все четыре конечности, если их откуда-нибудь сбросить?.." Корсакову и в голову не приходило и впрямь оставить Альбину при себе в качестве боевой подруги. Дело было даже не в том, что ее могли убить - в конце концов, каждый сам выбирает, подвергаться ему опасности или нет. Но что скажут его бойцы, оставившие где-то своих подруг? Ведь если они захотят доставить их сюда, то будут только правы, и в результате маленькая, но грозная армия превратится в совершенно небоеспособную орду, поскольку законы армии и семьи несовместимы. Корсаков знал, что на самом-то деле ничего такого его бойцы не потребуют и даже не выскажут ему упрека вслух. Однако горечь в их душах останется, и именно эта горечь, это сознание совершенной по отношению к ним несправедливости и помешают им в один прекрасный день выстоять до конца и умереть, если понадобится. Корсакова никто не назначал командиром - он стал им благодаря собственному авторитету, а значит, именно нерушимость его личного авторитета и цементировала армию. О каких боевых подругах, о каких любовных шашнях могла в таком случае идти речь? И разве смогут что-нибудь изменить жалкие увертки вроде работы медсестрой? "Да и какая из нее медсестра,- подумал Корсаков,- курам на смех..." Он вновь ласково погладил шелковистое плечо Альбины и вновь был вознагражден очередной порцией мурлыканья. Вспомнив звучавшие недавно в этой комнатке страстные, почти болезненные стоны, вспомнив яростные сплетения тел среди отброшенных простынь, он вновь ощутил прилив желания. Тихо, чуть касаясь прохладной кожи, он начал ласкать Альбину и вдруг по притихшему дыханию понял, что она уже не спит. Его ласки сделались смелее, рука дерзко проникала в самые заповедные уголки, и вот наконец Альбина перевернулась на спину и застонала - как бы недовольно, а на самом деле беспредельно зовуще. Она улыбалась - во мраке влажно блеснули ее зубы.
– Боже, а как он отбивался,- хриплым спросонья голосом произнесла она и тихонько засмеялась. Корсаков фыркнул, закрыл поцелуем ее рот, и они снова занялись любовью.
Корсаков проснулся по-военному - в тот час,который сам себе назначил.
Ощупью собрав одежду, он вышел в кабинет, прикрыв за собой дверь спальни, включил свет, щурясь, быстро оделся. В коридоре он столкнулся с капитаном Ищенко - с полотенцем через плечо капитан шел из туалета. Выслушав рапорт о том, сколько боеприпасов завезено за ночь, Корсаков с интересом посмотрел на капитана.
– Слушай, а ты когда-нибудь спишь?- спросил он.
– А когда придется, когда время свободное есть,- бодро ответил капитан.
– Я же в дежурной группе работал, на вызовах, а это обычно по ночам.
– Значит, так,- начал Корсаков,- я сделал все по твоему совету. Девушке будет что вспомнить...
– Прекрасно! Поздравляю!- обрадовался Ищенко.
– Ты особенно не радуйся,- остановил его Корсаков.
– В процессе всего этого интима произошло то, что происходит всегда и чего я и боялся. Возникают некие связи...- Корсаков поморщился и сделал неопределенный жест рукой.
– Словом, если бы ничего такого не было, мне было бы гораздо проще отправить ее отсюда, и я сделал бы это сам. А после случившегося мне самому отправить ее будет трудно. Придется поручить это тебе,
– А почему бы тебе не оставить ее здесь, раз она так хочет?- спросил Ищенко.
– Она мне говорила, что будто бы ты согласился взять ее медсестрой...
– К сожалению, она выдает желаемое за действительное,- вздохнул Корсаков.
– А если ее убьют? А как мне людям в глаза смотреть? Итак, слушай приказ: доставить девушку в безопасное место и, чтобы закрыть окончательно этот вопрос, переправить ее на ту сторону Кольца. Надеюсь, ей не придется идти по колено в дерьме, как нашему банкиру...
– А если она сопротивляться будет?- спросил Ищенко.
– Поднимет крик...
– Вот и видно, капитан, что ты не армейский офицер,- поморщился Корсаков.
– Что значит - "поднимет крик"? Ты приказ имеешь! Если понадобится - силу примени, свяжи по рукам и ногам...
Ищенко только крякнул, вспомнив стройные ножки безупречной формы. А Корсаков подумал и несколько смущенно добавил:
– И вот еще что... Ты ей попробуй как-то объяснить, что я не потому это делаю, что плохо к ней отношусь,- как раз наоборот. Возьми у нее координаты, скажи, что когда вся заваруха кончится, я ее обязательно найду. Под пыткой выбей, если потребуется!- свирепо прорычал Корсаков, уловив во взгляде капитана искру смеха, и зашагал прочь по коридору, на прощанье бросив:"Выполняйте!"
Весь день Ищенко гнал от себя навязчивые мысли об Альбине, и в результате ему показалось, что стемнело гораздо раньше обычного. День прошел в рутинной военной работе, но напряжение явно копилось в атмосфере - одновременно ощущались вялость и беспокойство, словно перед грозой. Прокатившись по всему периметру Садового кольца, проверив выполнение своих распоряжений и вообще все, что только возможно, Корсаков вернулся на командный пункт и встретил там капитана Ищенко. Именно этого человека он страстно желал увидеть целый день, и сейчас ему с трудом удалось сдержать возглас нетерпения.
– Ну что, эвакуировал?- ворчливо спросил он.
– Так точно,- со вздохом ответил Ищенко, поглаживая щеку. На щеке виднелись свежие царапины, неумело намазанные зеленкой. Корсаков невольно рассмеялся:
– Неужели она?!
– Нет, Пушкин!- огрызнулся Ищенко.
– Сначала дралась, оцарапала мне лицо, потом сказала, что никуда не пойдет, пока не поговорит с тобой, потом опять дралась, когда мы применили к ней силу. Потом притихла, но долго ревела, и только потом успокоилась. Дальше все прошло нормально, а когда я от твоего имени попросил адрес и телефон,она даже повеселела.
– Ну, слава Богу,- сказал Корсаков и сам заметно повеселел.
– Давай спать, капитан, утро вечера мудренее.
В эту ночь, однако, он почти не спал, но, приняв утром контрастный душ и выпив, против своего обыкновения, пару чашек крепкого чая, несколько взбодрился. Обычно он избегал возбуждающих напитков, так как считал, что они уменьшают твердость руки и потому вредны для профессионального стрелка. Когда он вышел во двор, то его окончательно взбодрили ослепительно сияющее солнце, прохладный северный ветер и густая синева небес, в которой плыли крошечные облачка.
– Погодка, а?- сказал подошедший к нему и поздоровавшийся за руку начальник охраны.
– Как раз для авиации.
Такое прозаическое добавление не показалось Корсакову нелепым. Он озабоченно посмотрел в небо и приказал:
– А ну-ка давай, пройдись по постам, пусть следят за воздухом.
Несколько успокаивало Корсакова лишь одно - нападения он ждал ближе к ночи. Бронетехника на центральных улицах не заблудится и в темноте, а вот вспомогательным группам в темноте будет значительно легче. Так что атаки Корсаков ожидал на рубеже сумерек, когда можно без особого риска и без подсветки посадить вертолеты. Обведя взглядом сияющее небо, он уже повернулся было, собираясь отправиться в свой обычный объезд, но тут до его слуха донеслись какие-то отдаленные раскаты, в которых он мгновенно угадал рев сверхзвукового двигателя. В небесной синеве что-то блеснуло, и Корсаков увидел истребитель-бомбардировщик, по крутой траектории стремительно снижающийся к реке. Выйдя из пике, самолет совсем низко, скрывшись за домами, пронесся над рекой и отвернул в сторону, вырвавшись из каменного ущелья, как раз над командным пунктом. Давящий, нестерпимый грохот двигателей заставил всех во дворе невольно пригнуться, самолет, блеснув плоскостями, мгновенно исчез в пространстве, и его движение в синеве обозначали лишь удаляющиеся грозовые раскаты. Эти раскаты в небе множились и сталкивались друг с другом, потому что с того же направления, что и первый, со стороны Крымского моста, к реке заходил второй самолет. Вновь над двором пронеслась грохочущая и сверкающая чудовищная стрела, вновь унеслась в пространство. Корсакову подумалось, что эти полеты над рекой явно неспроста - скорее всего летчики примеривались для бомбовой атаки.