Колоски
Шрифт:
— Ой, да ладно, прямо караул, можно подумать. Что у тебя тут такое ужасное? — Риан, морщась, взял сводку, быстро пробежал глазами… и тихо сел на кровать. — Ой, ё… — кроме любимого изречения младшего сына, сказать ничего не удалось. Кто-то или что-то пересекло дикие деревни по диагонали. Полоса «оселитренных» деревень в перспективе упиралась в северо-восточное побережье, район ответственности Дома на-райе Визли. Страшно подумать, какой хай тот поднимет, если такое начнётся в его землях…
А в диких деревнях севера гремели взрывы, и не все они заканчивались так безобидно, как у райна Сорота. Люди, как и все маложивущие — твари любознательные и предприимчивые. Если уж попала в ручонки вещь непонятная — надо же её хоть куда-нибудь, хоть к чему-нибудь приспособить, не пропадать же добру! А вот уж если совсем ни к чему негоже — закопать, или в болоте утопить, или сжечь. А жечь можно в костре на задворках или в печке. А печку топят рано-рано, хозяйка раньше всех в доме встаёт, все спят ещё…
И возмущение
старательно пел Роган. Ника заболела. Половина эльфийской крови надёжно защитила девочку от большей части человеческих детских хворей, но эта напасть даже и болезнью не была — в эльфийском понимании. Просто проснулась эльфийская магия, любой эльфёнок лет двадцати переносил это легко и просто, как насморк. Только Ника была полукровкой, и тело её, наполовину человеческое, принимать магию не спешило. Какие-то зачатки целительского дара проскальзывали у неё и раньше, но зачатки и полный дар — вещи разные. Лиса, в принципе, была готова к тому, что это произойдёт, по крайней мере, давно перечитала всё, что смогла найти по этой теме. Другое дело, что не ждала так рано. Но тут умер котик Ухты — просто от старости. Он и попал-то к ним не молоденьким, и у них прожил почти девять лет, и сколько ему на самом деле было, сказать никто бы не взялся. По всей видимости, много. Последние пару лет он, как Лиса говорила, остепенился. Перестал пропадать сутками неизвестно где, и царапины от молодецких драк ему уже не приходилось залечивать. Он не болел, не облез, только всё чаще норовил поспать где-нибудь в тепле. Так и в этот раз. Просто свернулся на подоконнике в клубочек, подремать на последнем осеннем солнышке — и не проснулся. Там его Ника и нашла. Так-то ей, может, и не сказали бы, Дон наврал бы с три короба, что, мол, кот пошёл спасать Мир и вернётся нескоро. А она нашла, да ещё и не поняла сначала, что с ним. Вот и… Странно, Лиса помнила, что, когда умерла собачка Таратайка, Ника это восприняла довольно равнодушно. Или тогда она была слишком мала, чтобы понять, что такое смерть? Наверно так. Зато теперь поняла, и очень хорошо. Ника рыдала целые сутки, и попытки Дона объяснить ей, что всё живое… когда нибудь… Но Ника была не в силах смириться с тем, что Ухты больше нет, а потом слегла с температурой под сорок, и спешно вызванный Роган сразу сказал, что это магическая горячка. Почти у всех полукровок проявлялся какой-нибудь магический дар из эльфийского арсенала — целительство или растительная магия, реже — способность творить порталы, и почти никогда — всё вместе. Тело человека не могло вместить всех эльфийских способностей. А главная беда была в том, что Нике никак нельзя было помочь магией, любое магическое воздействие сбило бы устанавливающиеся в организме связи. Очень тяжело и трудно устанавливающиеся, с температурой, с болью, один раз даже судороги начались. Хорошо, Дон был дома, и Лайма вызвал, как-то они вдвоём её размассировали без всякой магии, обошлось. Только взварами из трав можно было её отпаивать, успокоительными и жаропонижающими, но не больно-то Ника их пила. Невкусно, кто бы спорил, только Лисе да Дону и удавалось их в неё запихать. И Роган, при всём желании её исцелить и весьма немалых к тому возможностях, мог только сидеть у её постели и петь колыбельные. Петь приходилось всё время: стоило замолчать, и Ника просыпалась. Роган её хорошо понимал — он мог спать при любом шуме, но тоже всегда просыпался от резко наступившей тишины со страхом внезапного одиночества. Вот и у Ники, видимо, та же реакция. А проснувшись, девочка начинала капризничать и плакать: больно, плохо, жарко, холодно, пить, писать, расскажи сказку, нет, эту не хочу, и есть не хочу, не буду, горячо, несладко, несолёно, кисло… Лучше уж петь, не останавливаясь. Вот Лиса проснётся, Рогана сменит — вот она пусть с ней и разбирается.
— У него в норе жена, Для кого-нибудь страшна. А ему она красива, И добра, и не спесива…Дежурили все по очереди, и Лья, и Йэльф с Вэйтом. Только Саймон, Фэрри и Ри сидели на другом материке, нянчили Артёма. А Грому, Квали и Птичке даже сообщать не стали, Лиса запретила категорически. Сказала, что если ещё и этих сюда, она совсем с ума сойдёт. Они же эльфы, они переживать будут, а ей и своих переживаний хватает. А Птичке вообще нервничать нельзя, она наконец-то ребёнка ждёт, вот и не трогайте её, и Квали не трогайте, он ей всё равно всё расскажет, и она всё равно будет нервничать. А Гром, конечно, не эльф, но петь он не умеет, а переживать, наоборот, умеет, да и заездит его Ника, он же ей ни в чём отказать не сможет. Собственно,
На исходе пятого дня Вэйт шла по коридору, чтобы сменить Лису. И услышала что-то такое знакомое… но давно забытое… Мелодия лишилась всех эльфийских завитушек, стала проще — очеловечилась. Да и то — не смог бы никакой человеческий голос справиться со всеми тонкостями «Плача по Лайлльэльфи», который когда-то написал Скинэльф ле Скайн в память о своей любви. Лиса замолчала.
— Откуда ты это знаешь? А дальше? Ты помнишь дальше? — возбуждённо зашептала Вэйт, просочившись в комнату. Лиса помотала головой и показала два пальца.
— Там ещё третий куплет был, но я не помню, — также шёпотом ответила она. — Мне бабушка пела.
— Не-е, там не три было, она длинная, но я не мог слушать, плакал сразу, потому и не запомнил… — расстроилась Вэйт. — Вот только последний куплет разве…
— Ага, я тоже ревела, — вздохнула Лиса. — И не помню тоже потому же. Бабушка перестала его петь из-за рёва моего, вот я и не запомнила. Что-то там…
Босы ножки спрячет Во белы туманы… — Да от боли в ранах Тихо небыль плачет, —подхватила Вэйт. Вспоминать больно, но забывать такое — неправильно. Друзья живы, пока жива твоя память о них, пусть хоть такая, в песне. Она это уже давно поняла. Только сначала забыла… А коротко живущие люди, никогда не знавшие Скина и Лайлль, не забыли — вот странно!
— Ага, точно, — обрадовалась Лиса. — А дальше что-то про туман было. А туман… А туман…
— А туман — предатель, Тучкой обернётся. Небо на закате Краскою зальётся, —тихо вспоминала Вэйт.
И тут проснулась Ника. Сразу стало не до песен. После того, как поменяли влажные простыни, поменяли компресс на лбу, напоили отваром — и ещё раз поменяли простыни, залитые отваром, Лиса пошла спать. А Ника потребовала сказку.
— Да я, вроде, и не знаю… — растерялась Вэйт. Эх, надо было книжку захватить, хоть почитала бы вслух… А Ника уже накуксилась… — Я расскажу тебе про моего друга и его жену, — сообразила Вэйт. — Вот, слушай. Жили-были Скинэльф и жена его Лайлльэльфи…
Ну, что поделать, у Вэйт никогда не было детей, тем более — таких, как Ника.
Поспать Лисе не удалось. Через полчаса весь дом был поднят басовитым рёвом Ники.
— Ни-ха-чу! Ни-ха-чу! — яростно мотала она головой, крепко сжав кулачки, по щекам горохом катились гневные слёзы. — Она хорошая, так не… не… нечестно-о-о! Это грустно очень, ни-ха-чу-у-у! Зачем они все умираю-у-ут? Ни-ха-чу-у-у! — Вэйт заметалась в панике от произведённого эффекта, пыталась вытирать ей слёзы, гладить по голове и дать водички. В конечном счёте села рядом на кровать и тоже заревела. Ника от неожиданности даже замолчала. — Ты… ты чего это?
— Мне тоже грустно, — всхлипывала Вэйт. — Я… я их любил… А они… А я совсем один остался…
И Ника обняла маленькую дракхию и принялась её утешать. Так, ревущими в обнимку, их и застали сбежавшиеся на Никин рёв домочадцы. Пока выяснили, о чём горюют, полночи прошло. Наконец, Ника успокоилась и заснула. Совсем виноватую и несчастную Вэйт увела Лиса, с Никой остался Дон.
Утром ребёнок был немного печален, но здоров и голоден, никаких следов жара не осталось. Похудела, осунулась — но это дело наживное, Рола быстро всё исправит. Но её ещё целый день продержали в постели по требованию Лисы, опасавшейся неведомо чего — рецидива, что ли? Так не бывает его при магической горячке! Но переупрямить Лису — дело дохлое. А никаких признаков прорезавшегося дара у Ники что-то не обнаружилось. Роган посмотрел — только руками развёл: ничего не определяется. Так, может, это просто простуда была? Или от нервов? А кто его знает? Теперь уж не понять, всё прошло.
— На-райе, это переходит уже всякие пределы! Одно название, что Король! Куда катится наш Мир? Во Дворце на-фэйери, на Троне, на нашем, эльфийском, сидит ле Скайн! Как вам это нравится? И в приятелях у этого, с позволения сказать, Короля — тоже сплошные ле Скайн, что этот дэ Тэрон, что дэ Мирион — оба нежити! А он с ними, как с родными…
— Да, да…
— И Перворождённые молчат, вот что интересно!
— Да, да…
— А эта «музыка» новомодная — это же безобразие, это…это… Просто слов нет! Сплошной полихроматизм! А он потворствует её распространению, будто так и надо!