Комедианты

Грин Грэм

– Марта сама мне сказала, что с вами спала.

– Не может быть. Не верю.

– Сказала. Это были чуть ли не последние ее слова.

– Вот не думал, – мрачно сказал он.

– Чего?

– Что у вас с ней любовь. Еще раз попался на лжи, Вы ей не верьте. Она рассердилась потому, что вы уехали со мной.

– Или потому, что я вас увез.

В темноте что-то заскреблось – это кошка нашла бутерброд.

– Тут очень похоже на джунгли. Вы будете чувствовать себя как дома.

Я услышал, как он отпил из бутылки, а потом сказал:

– Старик, я никогда в жизни не был в джунглях, если не считать зоологического сада

в Калькутте.

– Значит, и в Бирме вы не были?

– Нет, там я был. Точнее, рядом. Всего в пятидесяти милях от границы. В Имфале – старшим по приему артистов, приезжавших выступать в войсках. Ну, не самым старшим. Один раз к нам приезжал Ноэль Коуард, – добавил он с гордостью и даже с некоторым облегчением: наконец он нашел что-то, чем можно похвастаться, не солгав.

– Ну, и как вы друг другу понравились?

– Признаться, мне не пришлось с ним поговорить, – сказал Джонс.

– Но в армии вы были?

– Нет. Меня забраковали. Плоскостопие. Но узнав, что я был администратором кинотеатра в Шиллонге, дали мне эту должность. Я носил военное обмундирование, но без знаков различия. Состоял для связи с ЭНСС [103] , – добавил он с оттенком непонятной гордости.

Я осветил фонариком ряды серых могил.

– Так какого же черта мы здесь? – сказал я.

– Я чересчур расхвастался, а?

103

ассоциация по организации досуга войск

– Вы влипли в скверную историю. Вам не страшно?

– Я как пожарный на первом пожаре.

– С вашими ногами вам будет нелегко лазать по горным тропам.

– С супинаторами я не пропаду, – сказал Джонс. – Но вы им не скажете, старик? Это же была исповедь.

– Они сами скоро узнают и без моей помощи. Значит, вы даже не умеете стрелять из пулемета?

– У них все равно нет пулемета.

– Запоздалое признание. Я не смогу отвезти вас обратно.

– А я и не хочу обратно. Старик, вы не представляете, как мне жилось там, в Имфале. Подружишься с кем-нибудь – я мог ведь познакомить с девочками, – а потом он уходит и больше не возвращается. Или вернется разок-другой, расскажет какую-нибудь историю, и поминай как звали. Там был такой парень. Чартере, он издалека чуял воду… – Джонс оборвал себя на полуслове, он вспомнил.

– Еще одна ложь, – сказал я, точно сам был воинствующим правдолюбцем.

– Не совсем ложь, – возразил он. – Видите ли, когда он мне это рассказал, меня осенило, точно кто-то выкрикнул мою настоящую фамилию.

– А она совсем не Джонс?

– В метрике значится Джонс. Сам видел, – сказал он и покончил с этим вопросом. – Когда он мне это рассказал, я понял, что могу делать то же самое, стоит лишь потренироваться. Я сразу угадал, что это у меня в крови. Я заставлял писаря прятать стаканы с водой у нас в канцелярии, а потом дожидался, пока не захочется пить, и принюхивался. Часто ничего не получалось, но ведь вода из-под крана – это совсем не то. – Он добавил: – Пожалуй, дам отдохнуть ногам, – и я понял по его движениям, что он снимает резиновые сапоги.

– Как вы очутились в Шиллонге? – спросил я.

– Я родился в Ассаме. Мой отец выращивал там чай… так, во всяком случае, говорила мать.

– Вам приходилось верить ей на слово?

– Видите ли, он

вернулся в Англию еще до моего рождения.

– Ваша мать была индуской?

– Только наполовину, старина, – сказал он таким тоном, будто придавал этой разнице величайшее значение. Я словно обрел родного брата: Джонс, Браун – эти имена стоили друг друга, как и наши судьбы. Насколько нам было известно, мы оба были незаконнорожденные, хотя, конечно, какой-то обряд и мог быть совершен – моя мать всегда на это намекала. Нас обоих швырнули в воду – тони или выплывай, – и мы выплыли; мы плыли из очень отдаленных друг от друга мест, чтобы сойтись на кладбище в Гаити.

– Вы мне нравитесь, Джонс, – сказал я. – Если не хотите съесть ту половину бутерброда, дайте ее мне.

– С удовольствием, старик.

Он порылся в рюкзаке и нащупал в темноте мою руку.

– Рассказывайте дальше, Джонс, – сказал я.

– После войны я приехал в Европу. Бывал во многих переделках. И как-то не находил своего места. Знаете, временами в Имфале мне даже хотелось, чтобы до нас добрались японцы. Тогда начальство вооружило бы и тыловиков вроде меня, и писарей, и поваров. В конце концов я же носил военную форму. Многие штатские отлично воюют, не правда ли? Я кое-чему научился, прислушивался к разговорам, разглядывал карты, наблюдал… Ведь можно почувствовать свое призвание, даже если тебе не дают себя проявить? А я сидел, проверял проездные документы и багажные квитанции третьеразрядных актеров – мистер Коуард был у нас исключением, – да еще должен был присматривать за девочками. Я звал их девочками. Хороши девочки – прошли огонь, воду и медные трубы. У меня в канцелярии воняло, как в театральной уборной.

– Грим мешал чуять издалека воду?

– Вот-вот. Где уж тут… Я только и ждал, когда же мне представится случай, – добавил он, и я подумал, не был ли он всю свою неправедную жизнь тайно и безнадежно влюблен в добродетель, восторгался ею издали и нарочно шалил, как ребенок, чтобы привлечь ее внимание.

– А теперь вам этот случай представился? – спросил я.

– Благодаря вам, старик.

– Я-то думал, что вы больше всего мечтаете о клубе для игроков в гольф…

– Верно. Но эта мечта была у меня на втором месте. Всегда надо иметь две мечты, правда? На случай, если одна подведет.

– Да, пожалуй.

У меня тоже была мечта: заработать деньги. А была ли у меня другая? Мне не хотелось заглядывать так далеко назад.

– Попробуйте-ка немного поспать, – сказал я. – Когда рассветет, спать будет опасно.

И он действительно заснул, притом почти сразу, свернувшись над могилой, как зародыш в чреве матери. Свойство мгновенно засыпать роднило его с Наполеоном, и я подумал: не было ли у них и других общих черт? Раз он открыл глаза и заметил, что это «подходящее местечко», и тут же снова заснул. Я не видел в этом местечке ничего подходящего, но в конце концов тоже заснул.

Часа через два что-то меня разбудило. На миг я вообразил, что это шум мотора, но тут же решил, что вряд ли кто-нибудь выедет в такую рань; я еще не стряхнул остатков сна, в котором слышал этот шум, – во сне я вел машину через реку по каменистому руслу. Я тихо лежал, прислушиваясь, глядел в предрассветное серое небо и уже различал контуры соседних могил. Скоро должно взойти солнце. Пора было возвращаться к машине. Убедившись, что кругом тихо, я разбудил Джонса.

– Вам, пожалуй, больше не стоит спать, – сказал я.