Комедианты
Шрифт:
– Марта сама мне сказала, что с вами спала.
– Не может быть. Не верю.
– Сказала. Это были чуть ли не последние ее слова.
– Вот не думал, – мрачно сказал он.
– Чего?
– Что у вас с ней любовь. Еще раз попался на лжи, Вы ей не верьте. Она рассердилась потому, что вы уехали со мной.
– Или потому, что я вас увез.
В темноте что-то заскреблось – это кошка нашла бутерброд.
– Тут очень похоже на джунгли. Вы будете чувствовать себя как дома.
Я услышал, как он отпил из бутылки, а потом сказал:
– Старик, я никогда в жизни не был в джунглях, если не считать зоологического сада в Калькутте.
– Значит, и в Бирме вы не были?
– Нет, там я был. Точнее, рядом. Всего в пятидесяти милях от границы. В Имфале – старшим по приему артистов, приезжавших выступать в войсках. Ну, не самым старшим. Один раз к нам приезжал Ноэль Коуард, – добавил он с гордостью и даже с некоторым облегчением: наконец он нашел что-то, чем можно похвастаться, не солгав.
– Ну, и как вы друг другу понравились?
– Признаться, мне не пришлось с ним поговорить, – сказал Джонс.
– Но в армии вы были?
– Нет. Меня забраковали. Плоскостопие. Но узнав, что я был администратором кинотеатра в Шиллонге, дали мне эту должность. Я носил военное обмундирование, но без знаков различия. Состоял для связи с ЭНСС [103] , – добавил он с оттенком непонятной гордости.
Я осветил фонариком ряды серых могил.
– Так какого же черта мы здесь? – сказал я.
– Я чересчур расхвастался, а?
103
ассоциация по организации досуга войск
– Вы влипли в скверную историю. Вам не страшно?
– Я как пожарный на первом пожаре.
– С вашими ногами вам будет нелегко лазать по горным тропам.
– С супинаторами я не пропаду, – сказал Джонс. – Но вы им не скажете, старик? Это же была исповедь.
– Они сами скоро узнают и без моей помощи. Значит, вы даже не умеете стрелять из пулемета?
– У них все равно нет пулемета.
– Запоздалое признание. Я не смогу отвезти вас обратно.
– А я и не хочу обратно. Старик, вы не представляете, как мне жилось там, в Имфале. Подружишься с кем-нибудь – я мог ведь познакомить с девочками, – а потом он уходит и больше не возвращается. Или вернется разок-другой, расскажет какую-нибудь историю, и поминай как звали. Там был такой парень. Чартере, он издалека чуял воду… – Джонс оборвал себя на полуслове, он вспомнил.
– Еще одна ложь, – сказал я, точно сам был воинствующим правдолюбцем.
– Не совсем ложь, – возразил он. – Видите ли, когда он мне это рассказал, меня осенило, точно кто-то выкрикнул мою настоящую фамилию.
– А она совсем не Джонс?
– В метрике значится Джонс. Сам видел, – сказал он и покончил с этим вопросом. – Когда он мне это рассказал, я понял, что могу делать то же самое, стоит лишь потренироваться. Я сразу угадал, что это у меня в крови. Я заставлял писаря прятать стаканы с водой у нас в канцелярии, а потом дожидался, пока не захочется пить, и принюхивался. Часто ничего не получалось, но ведь вода из-под крана – это совсем не то. – Он добавил: – Пожалуй, дам отдохнуть ногам, – и я понял по его движениям, что он снимает резиновые сапоги.
– Как вы очутились в Шиллонге? – спросил я.
– Я родился в Ассаме. Мой отец выращивал там чай… так, во всяком случае, говорила мать.
– Вам приходилось верить ей на слово?
– Видите ли, он вернулся в Англию еще до моего рождения.
– Ваша мать была индуской?
– Только наполовину, старина, – сказал он таким тоном, будто придавал этой разнице величайшее значение. Я словно обрел родного брата: Джонс, Браун – эти имена стоили друг друга, как и наши судьбы. Насколько нам было известно, мы оба были незаконнорожденные, хотя, конечно, какой-то обряд и мог быть совершен – моя мать всегда на это намекала. Нас обоих швырнули в воду – тони или выплывай, – и мы выплыли; мы плыли из очень отдаленных друг от друга мест, чтобы сойтись на кладбище в Гаити.
– Вы мне нравитесь, Джонс, – сказал я. – Если не хотите съесть ту половину бутерброда, дайте ее мне.
– С удовольствием, старик.
Он порылся в рюкзаке и нащупал в темноте мою руку.
– Рассказывайте дальше, Джонс, – сказал я.
– После войны я приехал в Европу. Бывал во многих переделках. И как-то не находил своего места. Знаете, временами в Имфале мне даже хотелось, чтобы до нас добрались японцы. Тогда начальство вооружило бы и тыловиков вроде меня, и писарей, и поваров. В конце концов я же носил военную форму. Многие штатские отлично воюют, не правда ли? Я кое-чему научился, прислушивался к разговорам, разглядывал карты, наблюдал… Ведь можно почувствовать свое призвание, даже если тебе не дают себя проявить? А я сидел, проверял проездные документы и багажные квитанции третьеразрядных актеров – мистер Коуард был у нас исключением, – да еще должен был присматривать за девочками. Я звал их девочками. Хороши девочки – прошли огонь, воду и медные трубы. У меня в канцелярии воняло, как в театральной уборной.
– Грим мешал чуять издалека воду?
– Вот-вот. Где уж тут… Я только и ждал, когда же мне представится случай, – добавил он, и я подумал, не был ли он всю свою неправедную жизнь тайно и безнадежно влюблен в добродетель, восторгался ею издали и нарочно шалил, как ребенок, чтобы привлечь ее внимание.
– А теперь вам этот случай представился? – спросил я.
– Благодаря вам, старик.
– Я-то думал, что вы больше всего мечтаете о клубе для игроков в гольф…
– Верно. Но эта мечта была у меня на втором месте. Всегда надо иметь две мечты, правда? На случай, если одна подведет.
– Да, пожалуй.
У меня тоже была мечта: заработать деньги. А была ли у меня другая? Мне не хотелось заглядывать так далеко назад.
– Попробуйте-ка немного поспать, – сказал я. – Когда рассветет, спать будет опасно.
И он действительно заснул, притом почти сразу, свернувшись над могилой, как зародыш в чреве матери. Свойство мгновенно засыпать роднило его с Наполеоном, и я подумал: не было ли у них и других общих черт? Раз он открыл глаза и заметил, что это «подходящее местечко», и тут же снова заснул. Я не видел в этом местечке ничего подходящего, но в конце концов тоже заснул.
Часа через два что-то меня разбудило. На миг я вообразил, что это шум мотора, но тут же решил, что вряд ли кто-нибудь выедет в такую рань; я еще не стряхнул остатков сна, в котором слышал этот шум, – во сне я вел машину через реку по каменистому руслу. Я тихо лежал, прислушиваясь, глядел в предрассветное серое небо и уже различал контуры соседних могил. Скоро должно взойти солнце. Пора было возвращаться к машине. Убедившись, что кругом тихо, я разбудил Джонса.
– Вам, пожалуй, больше не стоит спать, – сказал я.