Комиссар, или Как заржавела сталь…
Шрифт:
В череде сменяющихся сценариев расправы и держания ответа «за допущенные огрехи» озарением яви нарисовался спасительный постфактум от пролога военного самосуда капитаном Зверюгиным, сержантами-«опричниками» и «старейшинами» роты… «Это не соломинка… И не бревно… А-а?.. Мать честная! Целый плот!..»
Волчком развернувшись на месте, поспешил в каптёрку. Там допил остатки разбавленного спирта, перевёл дух, закурил и «присядом» плюхнулся на топчан. Метаморфоза по загубленной, «зачмырённой»
службе более не давила на «седалищный нервь». Я знал, что делать!.. Как добавить «жёлтенького»…
За руки, возком перетащил всех троих ключников
Облил красной краской солдатское полотенце. Добавил на пятна растворителя – для убедительной въедливости и перебивания спиртного запаха – и повязал бутафорную вафельную примочку на голове: якобы мне разбили голову табуретом… «…Дедовали, мол, ключники! Праздновали черпачество!..» На теле жёлтым, чёрным и синим растворителем «скамуфляжил» синяки и ссадины… Надел форму, закурил, задумался, вновь проворачивая в сознании, «как всё было!»… «Мол, выпили ключники… Обкурились… И вместо помощи мне… Стали меня одного по ранжиру строить… Учить кулаками и ногами уму-разуму… Показывали, мол, кто здеся, на объекте, художник… Долго спрашивали, понял али нет!.. Возможности доложить-позвонить не было… Временами терял сознание от изуверов… Не подчиняясь их требованиям рисовать стенд вместе с ними… Да-а, мол, вы и сами всё наглядно видите!..» Лёг на топчан и заснул безмятежным мертвецким сном…
Потом уже меня долго, говорят, будили. С матерной истерикой тормошили и поднимали сидмя на топчане, я вновь падал, как неваляшка, только в обратную сторону. В каких часах утра и сколь долго продолжалась эта нервотрёпка, я и понятия не имел…
Очнулся в лазарете…
Некий леший в белом настойчиво тряс меня за плечо, поднеся к носу вату с нашатырём. Раскрыв глаза линзовым кругозором, я зачихал от удушья. Фельдшер склонился над моим лицом и с еврейским акцентом, картавя, ехидно спросил:
– Жив, коматозник?! Ты что, художник-бодуножник, клея бээфного облопался?! У нас здесь с солдатами такая напасть случается! На многих стройобъектах он бочками стоит! А чего голову красной краской облил?!
– Мне разбили банку об неё… Хотели, наверное, ликвидировать… Заставляли растворитель пить… – прохрипел я, хватая воздух ртом. – Дайте воды… Воды дайте!..
– Ну, отдыхай, художник… Вечером приедет капитан, который определил тебя сюда… Служивый! Принеси ему воды!.. – приказным фырком обратился он, уходя, к сидевшему на койке больному солдату.
Жадно, с прихлёбом выпив пол-литровую кружку воды, я выяснил у него, в какой санчасти нахожусь и что творилось, когда меня привезли в эту «клинику»…
Медчасть была от воинского «желдорбата», в солдатской терминологии – «жондорбат» железнодорожных войск… А как привезли? Как обычно, на носилках… В душе затеплилось: родные пенаты, ведь сам окончил железнодорожный техникум на техника, машиниста электровоза. И мяучной радостью поведал об этом «лазаретчику»…
– Ты только не шибко радуйся!.. Здесь солдаты не на паровозах рассекают! А чумавозными дизелями шпалы на себе возят!.. Ну да ладно, это я так, к слову… Гриша!.. – И протянул руку…
– А-а?! М-да…
Пожав ему ладонь, я в тревожной задумчивости отвалился на подушку… «Вот тебе Маркиза-кот! И картины Карабаса в мазутном солидоле! Не дай бог оставят здесь… Пудовые кувалды, гаечные ключи с ладонь, кирки с костылями, совковые лопаты с тачками будут полновесно обеспечены всем сроком службы!.. Нет!.. Художник я! Художник! – мысленно вопило сознание… – Не дали, суки борзогенные, стенд оформить! Воплотиться таланту!..» Костеря судьбинушку, я не заметил, как вновь погрузился в муторный, ещё похмельный сон…
– Сол-да-а-ат!.. Подъё-о-ом!.. – Голос пробивался с нарастанием сквозь серую, липкую дрёму. – Бо-ри-со-глеб-ский!.. А-аю-шки-и!.. Про-сы-пай-ся!.. Ху-до-ба-а!.. Ан-де-гра-унд-ная!..
Открыв глаза, увидел пред собой того самого глянцевого ефрейтора, «ординарца» капитана Зверюгина, ехавшего со мной в уазике на объект Генштаба… На плечах старшего солдата был накинут белый медицинский халат. Лукавая, самодовольная улыбка предсказывала крупные, крутые изменения в моей солдатской карьере…
– Я Борисов… Александр… Почему Глебский?..
– А па-па-патаму… М-м-ма-эстро!.. – захлёбывался он дурашливым смехом. – Будет с тобой как в средневековом Киеве… Где убили благоверных князей Бориса и Глеба!..
– За что?! Я же!..
– Ты, бедолага, хороший! Ты пушистый! Прохиндей!.. – злорадно глотая слюни, продолжал смеяться ефрейтор. – Думал, ты самый умный! Шелленберг, бл…!..
Я перебил:
– А откуда вы знаете про андеграунд?..
– Чебуреки рассказали!.. Долго каялись… Прощения просили… Все трое, по отдельности измышлять не могут!.. В ногах валялись… Почти сапоги лизали у Зверюгина… Думаешь, их били?! Да их и пытать не нужно было! Капитан сказал им, что отправит всех домой по комиссации, с позорной статьёй в военном билете… А для них в кишлаках, аулах и ярангах это равносильно… – Ефрейтор смаковал, подбирая фразу. – Кульмандиев, как ишак, орал!.. Сопливыми слезами поливал пол перед нами!.. «Вай-ай! А-а-вай! Капитана, не губи!.. Комиссюещь – нэт мнэ дорога домой!.. В родном кишлаке не поймут!.. Прокажённым для достопочтенных буду!.. И я не знаю тогда, командира, что мнэ делать! То ли застрелиться?! То ли утопиться?! То ли на тэбе, капитана, жениться?! Что, в общам, одно и то же!.. Не отдадут за меня невесту Роксан! Не отдадут! Полкалыма за неё уже уплочено! Возьми две тысяч! Вторую половину копиль маль-помалю…» Якут Васильков подвывал рядом с ним, что он не пил! Якуты вообще не пьют! Якуты кита есть любят!.. Мол, надышался растворителем… И всякое такое… Что впроголодь живёт на объекте… На финский салями, осетрину с икрой еле-еле хватает… Что у него никаких Роксанов нет! И калымов, стало быть, тоже!.. А вот приготовленный продуктовый презент сожрал шайтан-художник Борисов!.. «Шайтян, бл…! Шайтян!.. Мамой клянусь!..» – поддакивая, продолжал завывать в это время Кульмандиев…
– А… Орех?.. – с опустошённостью простонал я, откинувшись на подушку, понимая, что весь мой оправдательный замысел лопнул, как мыльный пузырь…
– Какой орех?.. – недоумённо спросил ординарец.
– Орехимбаев… Ключник с другой зоны…
– А-а!.. Тот-то от страха глухонемым стал! Всё глазами моргал… Зрачки закатывал… Такой болтун оказался, что руки сохнут!.. Для них Борисов!.. – Ефрейтор чародейно, с паузой, посмотрел на потолок: – Комиссация! Перекул кин ин мора! Смерти подобно! Надпись на латыни такую читал?!