Конан из Киммерии
Шрифт:
— Посмотри! — показала она дрожащей рукой.
Киммериец сглотнул слюну. На матово поблескивающем столе из черного дерева сияла золотом посуда: в тарелках полно еды, в чашках и кубках — вина.
— Пир! — благоговейно выдохнул варвар, — Какой пир мы сейчас с тобой закатим!
— Мы ведь не тронем тут ничего? — Голод боролся в гослосе девушки со страхом, — Вдруг кто-нибудь придет…
Конан выругался на киммерийском языке, схватил Наталу за шею и бесцеремонно швырнул ее на позолоченное креслице, стоявшее у края стола.
— Тут кишки от голода змеями скручиваются, а она на двери оглядывается! Ешь!
Сам он плюхнулся в кресло на противоположном конце стола, схватил нефритовый кубок и осушил его несколькими большими глотками. На его пересохшее горло этот острый напиток, похожий на красное вино с каким-то экзотическим, неизвестным ему привкусом, подействовал подобно бальзаму. Утолив слегка жажду, он с волчьим аппетитом набросился на еду: на мясо неведомых животных, на фрукты странной формы. Кувшины, амфоры, тарелки — все чудной ювелирной работы, вилки — из чистого золота. Впрочем, на вилки Конан обращал внимания меньше всего, он рвал мясо руками, мозжил кости крепкими зубами. Манеры его более цивилизованной спутницы тоже вряд ли сочли бы приемлемыми в изысканном обществе, если бы увидели, с какой скоростью исчезали в ее маленьком рту яства сказочного стола. В голове бешено работавшего челюстями Конана мелькнула вдруг мысль, что еда и вино могут быть отравленными, но он тут же забыл о ней, здраво рассудив, что лучше умереть от яда, чем от голода.
Насытившись, Конан развалился поудобнее в кресле и удовлетворенно срыгнул. Что ж, раз в этом пустом дворце полно свежей еды и питья, должны быть и люди. Кто знает, быть может, в каждом из этих темных углов таится враг. Однако даже если это было так, киммериец относился к этому совершенно спокойно, он безгранично верил в свои силы. На него навалилась дремота, и он начал уже всерьез подумывать над тем, что неплохо было бы прилечь и соснуть часок-другой.
Натала, удовлетворив голод и жажду, вовсе не избавилась от своих страхов и опасений и даже не помышляла о сне. Она напряженно вглядывалась в темноту под арками, в которой крылось нечто неведомое, таинственное, молчаливое и ужасное. Зал, в котором они сидели, показался ей вдруг огромным, стол — невероятно длинным, а сама она оказалась гораздо дальше от сонного великана, чем ей хотелось бы. Натала вскочила, обежала стол и устроилась на коленях своего опекуна, обшаривая зал тревожным взглядом. Крутые арки открывали вход к нескольким другим залам, некоторые из них были залиты мягким розоватым светом, другие утопали во мраке. Именно эти последние буквально приковывали боязливый взгляд девушки.
— Пойдем же, Конан, пойдем отсюда! — взмолилась она. — Я чувствую здесь зло!
— Не каркай! Ничего плохого с нами не случит… — начал он, но тут что-то зашуршало, и этот звук в сгустившейся тишине разнесся рокотанием грома. Конан, мгновенно собравшись, мягко, словно пантера, вскочил на ноги, девушка перышком слетела с его колен, а он уже держал саблю наготове, озираясь по сторонам. Шорох не повторялся, и киммериец, двигаясь бесшумно, направился в ту сторону, откуда он донесся до их ушей, а девушка, съежившись и дрожа всем телом, следовала за ним.
Они остановились на пороге соседнего зала, и варвар застыл, словно лев перед прыжком, а Натала, боязливо вытянув шею, посмотрела через его плечо. Их глаза, быстро привыкшие к темноте, уловили очертания стоявшего у стены возвышения, похожего на саркофаг, на котором лежал на спине человек, как две капли воды похожий на того, которого Конан спустил в колодец. Одежда его, правда, отличалась гораздо большей пышностью — она вся была усыпана золотом и драгоценными камнями, и в скудном свете, проникавшем из соседнего зала, сверкала подобно огромному бриллианту. Снова послышался зловещий шорох, словно кто-то отодвинул портьеру. Конан моментально отскочил в сторону, потянул за собой девушку и зажал ей рот своей огромной ладонью.
С того места, где они стояли, не было видно возвышения с лежавшим на нем человеком, лишь на стене рисовалась слабая тень. Так вот, к этой тени медленно подползала иная тень, она была бесформенной, огромной и настолько черной, что киммериец похолодел от ужаса. Эта тень не была тенью человека или животного — Конан никогда в жизни не видел ничего подобного. Натала еще шире раскрыла свои огромные, остекленевшие от страха глаза, в гробовой тишине явственно слышалось ее спазматическое дыхание. Тяжелая, словно черное облако, тень обволокла человека, и они увидели, как на стене вспучился огромный горб, тут же, впрочем, опавший и рассосавшийся. Тень медленно и лениво уползла куда-то вниз, открывая очертания ложа. Ложе было пустым — человек исчез.
Тело девушки конвульсивно дернулось — первый признак истерики.
Конан, чтобы привести ее в чувство, вновь воспользовался ладонью. Он сам ежился от холодного пота, стекавшего по спине. Ничто в подлунном мире не могло так напугать его, но ведь то, что они видели, судя по всему, относилось вовсе не к этому миру.
И все же любопытство пересилило страх, и киммериец, чуткий, словно кошка, скользнул в зал. Он был пуст. Пустым оказалось и возвышение, обитое шелковой тканью. В его изголовье быстро впитывалась капля алой крови, поблескивая, словно рубин. Натала увидела ее и взвизгнула от ужаса. Конан не обратил на это внимания, ибо и он чувствовал, что его горло все сильнее сдавливает ледяная петля страха. Значит, здесь действительно лежал человек, а затем появилось нечто чудовищное и человек исчез. Что же это было, какие мрачные силы скрывают бесчисленные закоулки этого треклятого дворца?
Варвар взял девушку за руку, собираясь уйти из зловещего зала, — и замер, не дыша. Издалека, со стороны того зала, в котором они пировали, слышался тихий шелест шагов. Сомневаться не приходилось, к ним кто-то приближался, мягко ступая босыми ногами. Киммериец сорвался с места, таща за собой девушку, он надеялся, что сумеет выбраться на площадь через иные двери, избежав встречи с незнакомцем, кем бы там он ни был.
Однако они не успели еще добежать до арки, когда тяжелая шелковая занавеска раздвинулась за их плечами, и в комнату заглянул человек. Это был мужчина, тоже очень похожий на того, что встретился им, на свою беду, по пути во дворец, — столь же высокий, плотный, в пурпурной тунике, перетянутой в талии расшитым золотом и драгоценностями кушаком. У бедра болтался короткий меч, но мужчина даже руку не положил на его рукоять, он неподвижно стоял, равнодушно разглядывая пришельцев. В его янтарных глазах не отражалось ничего, кроме отчаянной скуки. Тишину разорвал сонный голос незнакомца. Так же равнодушно, ни к кому не обращаясь конкретно, он произнес несколько слов на неизвестном Конану языке.
Киммериец ответил по-стигийски и тут же услышал вопрос, заданный на том же языке:
— Кто вы такие?
— Я Конан-киммериец, — гордо выпрямившись, ответил варвар, — А ее зовут Натала, она бритунка. Скажи нам, что это за город?
Незнакомец молчал, но его сонный мечтательный взгляд, скользнувший по девушке, дрогнул, глаза загорелись вдруг вожделением.
— О юное создание, ты прекраснее всех, кого мне здесь доводилось видеть! Кто же ты, о златовласая гурия, в какой из благословенных стран родилось такое чудо? В Андарре, Тотре или, быть может, в сверкающей серебряными звездами Кут?
— Что ты мелешь? — спросил раздосадованный Конан, который терпеть не мог пустых речей.
Незнакомец не обратил на его слова ни малейшего внимания и, захлебываясь от восторга, продолжал:
— Да, это верно, мне снились многие красавицы, они были стройными и грациозными, словно газели, их волосы были темнее самой темной ночи. Но твоя кожа белее молока, глаза прозрачнее, чем воздух раннего утра, ты слаще нектара самых нежных цветов. Иди же ко мне, взойдем на мое ложе, мягкое, словно лебяжий пух, о прекраснейшая из прекрасных, королева моих снов!