Контуженый
Шрифт:
— Он рецидивист? — я гну свою линию.
— Три ходки. Погоняло Пуля. Из Ростовской колонии недавно откинулся. Даже паспорт не успел получить, а уже кого-то ограбил.
— Ограбил?
— При нем деньги нашли. Наверное, в Ростове кого-то грабанул. Мы им сообщили, пусть разбираются.
Я перехожу к щекотливому вопросу:
— И как он под поездом оказался?
— Да что ты заладил. Тебе больше всех надо?
— А вдруг ему кто-то помог?
— Если бы кто с умыслом пришиб, то забрал бы деньги.
— Верно. — Я мысленно хвалю себя, что не позарился на чужое.
— Напишем — самоубийство, и дело с концом.
Подспудное напряжение отпускает. Пронесло, я выкрутился. Не могу сдержать облегчения:
— Туда ему и дорога.
— Скорбеть не будем, — соглашается Воинов и возвращается к главной проблеме: — Как я жинке скажу? Мне завтра в восемь утра в военкомат с вещами.
— Она поймет. Поплачет и примет, — заверяю я.
— Думаешь?
— Ты лучше, Костя, не теряй время. Собери самое необходимое.
— Что?
— Записывай. И другим скажи. Термобелье, трекинговые ботинки, спальник…
Я говорю о самом необходимом, что поможет бойцу жить на войне и выжить. Когда дохожу до женских прокладок, Воинов уже спокоен.
Даже шутит:
— Будет, что с женой обсудить. И тампоны? Отпад!
Он получает задание и уезжает, диктуя кому-то по телефону мой список.
Санитары, дядьки в летах, уносят останки тела несостоявшегося убийцы. Как и все в стране они обсуждают не сиюминутную работу, а эпохальное — референдум и мобилизацию. Главные новости их радуют и тревожат одновременно.
Я остаюсь один. Опасность миновала, мне снова повезло.
Сегодня повезло и Михалычу, и Кутузову, и Лизе, и Алене, и уставшим бойцам на тысячекилометровом фронте, и всем-всем-всем донбасским, луганским, херсонским и запорожским жителям. Они дождались просвета на небосклоне будущего.
36
Под гнетом новых обстоятельств я медленно иду домой. В голове гудят набатные новости: референдум, мобилизация. Значит, война теперь будет по-настоящему. Обидное отступление на фронте заставило страну проснуться. Теперь без вариантов, либо мы их, либо они нас. Сражаться будем за Россию в прямом смысле этого слова. А для победы потребуется народная воля, общие усилия и геройские жертвы.
Замечаю, что люди вокруг изменились. Исчезли улыбки и беззаботность, вместо прежней расслабленности, нервные жесты, опущенные плечи, сдвинутые брови. Кто-то пришиблен и погружен в себя, кто-то взвинчен, куда-то спешит или истерит в телефон. А тема одна. Это на Донбассе, уверен, люди радуются референдуму, а у нас напуганы мобилизацией.
Около конторы «Быстрокредит» бросается в глаза желтая «шевроле» Макса Лупика. С ним так всегда, сначала замечаешь машину, а потом хозяина.
Лупик эмоционально нахваливает свой автомобиль хозяйке «Быстрокредита» Ольге Рацкой:
— Ты только глянь на это чудо техники. Красавица! Мощь, скорость, шарм. Сядь за руль, зацени! А хочешь, промчимся? Это не машина, а ракета! Факт!
Я подхожу ближе, чтобы понять, что происходит.
Рацкая морщится:
— Ни к чему мне это.
— Твои подруги умрут от зависти.
— Они и так от меня нос воротят.
— Ладно. Не хочешь покупать, дай кредит под залог эксклюзивного суперкара.
— Лупик, сам продавай свою тачку.
— Да кто туточки такое купит.
— Вот именно! Под твою автомойку еще можно поговорить о кредите.
— Блин! Мойка уже в залоге.
— Ну ты и… — Рацкая подбирает ругательное слово помягче и цедит сквозь зубы: — …бизнесмен.
— А тебе только на рынке цену сбивать! — раздражается Лупик, но тут же берет себя в руки: — Хорошо, уговорила, согласен на два миллиона. Всего два миллиона — и забирай ключи. Вернусь, выкуплю с процентами. Факт!
— Лупик, не морочь мне голову.
— Полтора. От сердца отрываю. Считай, задаром отдаю.
Ольга качает головой. Лупик торгуется:
— Миллион триста! Офигенная музыка, эргономичные кресла, новые диски. Лучше залога не найти!
Ольга разворачивается, чтобы уйти. Макс хватает ее за руку:
— Где Олег? С бабами невозможно вести дела.
— Олег уехал, — признается Ольга.
— От мобилизации?
— Ну да. Как объявили, он покидал вещи в машину и рванул в Грузию.
— Вот и я хочу смыться в Грузию. Но на спортивной машине через горы не проедешь. Я позвоню Олегу, он меня поймет.
Макс набирает номер, топчется с телефоном. Ольга кривится:
— Совсем дебил? Олег сменил номер и чаты почистил.
— Блин! Скажи новый.
— Еще чего. Решай сам свои проблемы.
— Оля, дай деньги хотя бы на «Ниву», — клянчит Макс.
— Не дам! Мужчинам больше никаких кредитов. Вас поубивают, кто отдавать будет?
Лупик замечает меня. Секундный гнев сменяется деловым расчетом:
— Вот! У Контуженого спроси. За смерть положена страховка. Факт!
— И за тяжелое ранение, — добавляю я.
Ольга смотрит на Макса, на меня. Ее лицо бледнеет, ресницы дрожат, из глаз катятся слезы. Еще мгновение — и она трясет кулачками и впадает в истерику:
— Да отстаньте вы все!
Женщина давится рыданиями и уходит в контору. Мы с Лупиком остаемся вдвоем около надраенного для продажи «Шевроле». Две фигуры, разделенные «золотым» символом успеха. Я в привычном камуфляже и растоптанных берцах, Макс в желтом худи и белых кроссовках.
— Бежишь? — говорю я.
— Все бегут.
Я вспоминаю Воинова.
— Мужики остаются. Те, которые с яйцами.
— Да что ты понимаешь! У меня бизнес. Меня мобилизуют, всё развалится. В этой стране вести бизнес невозможно!