Контуженый

Бакшеев Сергей

— Он рецидивист? — я гну свою линию.

— Три ходки. Погоняло Пуля. Из Ростовской колонии недавно откинулся. Даже паспорт не успел получить, а уже кого-то ограбил.

— Ограбил?

— При нем деньги нашли. Наверное, в Ростове кого-то грабанул. Мы им сообщили, пусть разбираются.

Я перехожу к щекотливому вопросу:

— И как он под поездом оказался?

— Да что ты заладил. Тебе больше всех надо?

— А вдруг ему кто-то помог?

— Если бы кто с умыслом пришиб, то забрал бы деньги.

—

Верно. — Я мысленно хвалю себя, что не позарился на чужое.

— Напишем — самоубийство, и дело с концом.

Подспудное напряжение отпускает. Пронесло, я выкрутился. Не могу сдержать облегчения:

— Туда ему и дорога.

— Скорбеть не будем, — соглашается Воинов и возвращается к главной проблеме: — Как я жинке скажу? Мне завтра в восемь утра в военкомат с вещами.

— Она поймет. Поплачет и примет, — заверяю я.

— Думаешь?

— Ты лучше, Костя, не теряй время. Собери самое необходимое.

— Что?

— Записывай. И другим скажи. Термобелье, трекинговые ботинки, спальник…

Я говорю о самом необходимом, что поможет бойцу жить на войне и выжить. Когда дохожу до женских прокладок, Воинов уже спокоен.

Даже шутит:

— Будет, что с женой обсудить. И тампоны? Отпад!

Он получает задание и уезжает, диктуя кому-то по телефону мой список.

Санитары, дядьки в летах, уносят останки тела несостоявшегося убийцы. Как и все в стране они обсуждают не сиюминутную работу, а эпохальное — референдум и мобилизацию. Главные новости их радуют и тревожат одновременно.

Я остаюсь один. Опасность миновала, мне снова повезло.

Сегодня повезло и Михалычу, и Кутузову, и Лизе, и Алене, и уставшим бойцам на тысячекилометровом фронте, и всем-всем-всем донбасским, луганским, херсонским и запорожским жителям. Они дождались просвета на небосклоне будущего.

36

Под гнетом новых обстоятельств я медленно иду домой. В голове гудят набатные новости: референдум, мобилизация. Значит, война теперь будет по-настоящему. Обидное отступление на фронте заставило страну проснуться. Теперь без вариантов, либо мы их, либо они нас. Сражаться будем за Россию в прямом смысле этого слова. А для победы потребуется народная воля, общие усилия и геройские жертвы.

Замечаю, что люди вокруг изменились. Исчезли улыбки и беззаботность, вместо прежней расслабленности, нервные жесты, опущенные плечи, сдвинутые брови. Кто-то пришиблен и погружен в себя, кто-то взвинчен, куда-то спешит или истерит в телефон. А тема одна. Это на Донбассе, уверен, люди радуются референдуму, а у нас напуганы мобилизацией.

Около конторы «Быстрокредит» бросается в глаза желтая «шевроле» Макса Лупика. С ним так всегда, сначала замечаешь машину, а потом хозяина.

Лупик эмоционально нахваливает свой автомобиль хозяйке «Быстрокредита» Ольге Рацкой:

—

Ты только глянь на это чудо техники. Красавица! Мощь, скорость, шарм. Сядь за руль, зацени! А хочешь, промчимся? Это не машина, а ракета! Факт!

Я подхожу ближе, чтобы понять, что происходит.

Рацкая морщится:

— Ни к чему мне это.

— Твои подруги умрут от зависти.

— Они и так от меня нос воротят.

— Ладно. Не хочешь покупать, дай кредит под залог эксклюзивного суперкара.

— Лупик, сам продавай свою тачку.

— Да кто туточки такое купит.

— Вот именно! Под твою автомойку еще можно поговорить о кредите.

— Блин! Мойка уже в залоге.

— Ну ты и… — Рацкая подбирает ругательное слово помягче и цедит сквозь зубы: — …бизнесмен.

— А тебе только на рынке цену сбивать! — раздражается Лупик, но тут же берет себя в руки: — Хорошо, уговорила, согласен на два миллиона. Всего два миллиона — и забирай ключи. Вернусь, выкуплю с процентами. Факт!

— Лупик, не морочь мне голову.

— Полтора. От сердца отрываю. Считай, задаром отдаю.

Ольга качает головой. Лупик торгуется:

— Миллион триста! Офигенная музыка, эргономичные кресла, новые диски. Лучше залога не найти!

Ольга разворачивается, чтобы уйти. Макс хватает ее за руку:

— Где Олег? С бабами невозможно вести дела.

— Олег уехал, — признается Ольга.

— От мобилизации?

— Ну да. Как объявили, он покидал вещи в машину и рванул в Грузию.

— Вот и я хочу смыться в Грузию. Но на спортивной машине через горы не проедешь. Я позвоню Олегу, он меня поймет.

Макс набирает номер, топчется с телефоном. Ольга кривится:

— Совсем дебил? Олег сменил номер и чаты почистил.

— Блин! Скажи новый.

— Еще чего. Решай сам свои проблемы.

— Оля, дай деньги хотя бы на «Ниву», — клянчит Макс.

— Не дам! Мужчинам больше никаких кредитов. Вас поубивают, кто отдавать будет?

Лупик замечает меня. Секундный гнев сменяется деловым расчетом:

— Вот! У Контуженого спроси. За смерть положена страховка. Факт!

— И за тяжелое ранение, — добавляю я.

Ольга смотрит на Макса, на меня. Ее лицо бледнеет, ресницы дрожат, из глаз катятся слезы. Еще мгновение — и она трясет кулачками и впадает в истерику:

— Да отстаньте вы все!

Женщина давится рыданиями и уходит в контору. Мы с Лупиком остаемся вдвоем около надраенного для продажи «Шевроле». Две фигуры, разделенные «золотым» символом успеха. Я в привычном камуфляже и растоптанных берцах, Макс в желтом худи и белых кроссовках.

— Бежишь? — говорю я.

— Все бегут.

Я вспоминаю Воинова.

— Мужики остаются. Те, которые с яйцами.

— Да что ты понимаешь! У меня бизнес. Меня мобилизуют, всё развалится. В этой стране вести бизнес невозможно!