Контуженый
Шрифт:
— В какой такой этой?
— Ну, в этой. — Лупик разводит руками. — В нашей Раше.
— Если для тебя Россия какая-то Раша, вали в Грузию.
Лупику некогда ссорится. Он озабочен бегством из страны.
— Если бы не обстоятельства, ни за какие деньги. — Макс любовно проводит ладонью по кислотно-желтому капоту автомобиля и заглядывает мне в глаза: — Слушай, друг. У тебя же остались еще денежки за ранение. Бери мою золотую. Всего миллион.
Слышать от прожженного дельца «друг» — худшее оскорбление. Однако я сдерживаюсь и с заинтересованным видом заглядываю в машину.
— Надо попробовать на ходу.
— Факт! — приободряется Лупик. — Садись смелее. Раз прокатишься, не захочешь расставаться.
Он дает мне ключи. Я сажусь за руль, он рядом. Завожу, кладу руку на рычаг передач. «Шевроле» припарковано носом к павильону «Быстрокредит».
— Сдай назад и поехали, — подсказывает Лупик.
Я отъезжаю от павильона. Плавно давлю педаль газа на нейтральной скорости, прислушиваюсь к рычанию мотора:
— Четыреста лошадок, шесть секунд до сотни?
— Факт!
— Тогда лучше пристегнуться.
— Погнали за деньгами, — радуется Лупик.
— Погнали! — соглашаюсь я.
Рука толкает рычаг передач, нога топит педаль газа в пол, мотор ревет в четыреста лошадиных глоток — и мы мчимся на павильон.
— Аааа! — вопит Лупик.
Золотой «шевроле» врезается в кирпичную стенку кредитной конторы. Удар! Меня дергает и сдавливает ремнем. Капот сминается, лобовое стекло брызжет осколками, несколько кирпичей с грохотом осыпаются на машину.
— Приехали, — объявляю я и выхожу, стряхивая осколки.
Из окна павильона плавно, как в замедленной съемке, вываливается витринное стекло. Солнечный зайчик скользит по глазам и убегает в землю. Звон осколков, клубы пыли. В пустом проеме застывает фигура Ольги Рацкой. Лицо, как полотно, слез нет, в глазах пустота.
Лупик отходит от шока и орет:
— Дебил! Ты что наделал?
— Показал войну через замочную скважину, — бросаю я и ухожу.
За спиной бессильная ярость:
— Контуженый! Ты всегда им был. От срочной не увильнул, а на бойню сам подписался!
— Живу по-людски, — соглашаюсь я.
— Ты чокнутый! Контуженый!
— Факт! — Я выбрасываю на ходу руку с неприличным жестом.
37
Вопросов в голове жужжащий рой, а ответов с комариный писк. Я только и делаю, что истязаю мозг в лабиринте загадок. Почему я выжил? Где общие деньги? За что Злата хотела меня убить? И самый главный вопрос, вопрос моей жизни и смерти — кто предатель?
Время сжимает петлю возможностей. Жизнь круто изменилась — в стране идет мобилизация. Меня тоже могут призвать в армию, если сочтут нормальным. Или обнулить, если сочтут предателем. А пока не произошло того или другого, я должен найти предателя.
Кроме меня выжил Русик. Оператор беспилотника находился в минометном расчете не постоянно. Во время затишья он отходил на вторую линию обороны к луганским, там лучше быт, проще зарядить квадрик. В тот роковой день Русик ушел от нас до подвоза боекомплекта или после? Морщу лоб, напрягаю извилины. Дурная башка деталей не помнит.
Если Русик видел приехавшую машину с боеприпасами и знал, что мины не разгружены, то мог передать координаты врагу. Если нет, то главный подозреваемый я, единственный выживший. Корю себя и оправдываю: мой телефон проверен, я не посылал сообщений противнику.
И тут же щелчок в голове — стоп! А как же рассказ Чеха «Кто??». Его диалог с сестрой не выдумка, текст взят из реальной переписки. Но в чатах ничего подобного не было. Чех мог стереть переписку? Ну, конечно!
Трус Рацкий перед побегом в Грузию удалил чаты и сменил номер, стер все сообщения. Чапай нас заставил удалить виртуальную жизнь, чтобы врагу не достались контакты друзей и родственников. Он честно предупредил о грязных методах врагов: «Вы же не хотите, чтобы упыри шантажировали близких после вашей смерти».
Удалить переписку, что может быть проще. Как же я раньше до этого не додумался. Ну точно, Контуженый!
Остатки наших телефонов остались у мастера Кутузова в Луганске. Я набираю его номер.
Мастер меня узнает и радуется:
— Привет, Контуженый! Решил с референдумом поздравить? Послушай, что у нас творится.
Он высовывает телефон из киоска, и я слышу слова знаменитой песни: «Этот день мы приближали, как могли».
— С победой! — кричит Кутузов.
— До победы еще далеко.
— Ты про отступление? Мой тезка французам Москву сдал и что? Все равно врагов прогнали и взяли их столицу!
— Поздравляю, — соглашаюсь я. — Но я не только по этому поводу.
— Опять квадрики везешь? Мы из двенадцати шесть восстановили. Половину! И запчасти на ремонт остались.
— Я про разбитые телефоны. Помнишь?
— Помню, ковырялись в обломках.
— Эти обломки у тебя остались?
— Времена такие, детали не выбрасываю. Мало ли где пригодится.
— Хотел еще раз их проверить.
— Забыл тебе сказать, если что-то секретное искал, так могли стереть из памяти.
— Кутузов, я потому и звоню. Восстановить можно?
— А нужно? Бывает такое прошлое, что лучше не ворошить.
— Тогда я вечно останусь Контуженым.
— Понимаю, больному нужна шоковая терапия. — Кутузов отбрасывает шутки и рассуждает серьезно: — Если файл удален недавно, ну, перед тем как телефон кокнулся, я смогу восстановить. Делаем?
Секундные сомнения: а вдруг вскроется, что я предатель? И выдыхаю: